Парень

После того как наш парень расстался с той девушкой, которая училась в католической школе, жизнь его потекла так же, как у всех остальных студентов. Хотя, может быть, она и до сих пор текла так же, только с очень близкого расстояния выглядела другой. Например, преподавателям, которые уже не один десяток лет работали в этом вузе, парень наш не казался каким-то особенным, он был точно таким же, как другие — и на этом курсе, и на всех прежних курсах. Все они одинаковы, все на одну колодку, сколько ни есть, говаривали они, когда им случалось напиться на кафедре по какому-нибудь поводу, ну, или без повода. Разве что в одежде происходили какие-то изменения, но они и к этому давно привыкли: трапеция, мини, — им было плевать. Ну, разве что мини… это да, это иногда заслуживает внимания, если, скажем, принимаешь экзамен у девчонок. Кое-кто даже отваживался положить ладонь на выглядывающую из-под мини, обтянутую нейлоном коленку, при этом поощрительно кивая головой: ну-ну, что там со Столетней войной, Агика? Шершавая старческая ладонь цепляется за гладкую нейлоновую поверхность, ах, господин профессор, петля же полезет, только и скажет студентка, вместо того чтобы фыркнуть: иди ты, старый хрен, в задницу вместе со своей Столетней войной, — имея в виду, правда, не кровопролитные сражения, сотрясавшие Европу в давние времена и чуть не перекроившие политическую карту континента, а супругу господина профессора, которая состояла библиотекаршей тут же, на кафедре, и которой студенты за ее внешность и невыносимо визгливый голос дали прозвище Столетняя война. Словом, этот преподаватель, например, не видел в нашем парне ничего из ряда вон выходящего, разве что на курсовую работу его обратил внимание, потому что в ней было собрано материала больше, чем это обычно бывает в студенческих работах, и если подойти с умом и кое-что взять оттуда, то вполне можно будет поехать на конференцию в другой провинциальный город, а там пить наконец столько, сколько душа просит, и эта старая курва не будет визжать над ухом, мол, ты целыми днями палец о палец не ударишь, только хлещешь свое чертово вино, а на детей тебе плевать с высокой колокольни. Да я, да я ради детей тружусь, кричал в ответ господин профессор. Ради винища ты трудишься, визгливо парировала Столетняя война, а ведь господин профессор долгие годы словом и делом доказывал, что он деньги домой приносит, все, до последнего грошика, и делает это ради детей и ради нее, жены. А однажды, как в той сказке про короля и маленького мальчика, увидел эту женщину голой. Потому что она забыла взять с собой пижаму в ванную комнату, случайно, конечно, столько всяких забот, что, бывает, что-то и забудешь, в этот раз, например, пижаму, и вышла оттуда совсем голышом. Ну, подумал тогда господин профессор, и она еще чего-то требует, с этими отвратительными мешками дряблого жира, с этой сморщенной кожей, да есть ли в тебе хоть что-то, из-за чего я должен выносить этот кошмар, — под кошмаром он понимал время, проводимое с женой. И в самом деле, выносил он этот кошмар недолго: жена выгнала его ко всем чертям. Конечно, господин профессор, думая о своей жизни, рассчитывал, что он сам уйдет от этой стервы, уйдет с какой-нибудь ученицей, юной и талантливой. Но все вышло наоборот. В том смысле, что эта сильно постаревшая женщина, в которой господин профессор видел лишь отвратительный комок дряблого жира, сама обзавелась молодым партнером; ее любовником стал молодой преподаватель, у которого был какой-то сексуальный дефект: то ли член слишком маленький, то ли сужение крайней плоти, — на которую идиоты родители не подумали обратить внимание, не удосужились повести его к врачу, чтобы тот сделал маленький надрез и исправил дело, так что бедняга не решался заводить отношения с ровесницами — только с пожилыми. Потому что с ужасом представлял, как девушка на него посмотрит и скажет: ой, а где же он? Кто — он? — с удивлением спросит преподаватель. И тогда девушка захохочет и покажет пальцем, или словами выскажет, что она имеет в виду. Преподаватель думал, что с пожилыми, много повидавшими в жизни женщинами подобного можно не опасаться, ведь они и сами уже потеряли былую форму, да и потребность у них вряд ли такая уж большая; в общем, если что, если будет недовольство, то всегда можно сослаться на возраст дамы: мол, тут я не виноват, с такой-то партнершей… Но, как оказалось, на возраст ссылаться совершенно не было смысла: пожилая библиотекарша держалась в таких ситуациях очень даже активно, так что сама удивлялась, сколько, оказывается, скопилось в ней страсти, не находящей выхода из-за этого кретина мужа; а у молодого преподавателя тоже начисто пропали все комплексы, и в постели он трудился так же, как любой другой мужчина его возраста и как он наверняка не смог бы трудиться с молодыми женщинами: ведь тогда боязнь неудачи сковала бы в нем желание.