Парфэт де Салиньи. Левис и Ирэн. Живой Будда. Нежности кладь

Местность стала более возвышенной, ландшафт — не таким водным. Через тридцать километров начали вырисовываться лишенные переизбытка влаги зеленые холмы; над хребтом Слонов высоко нависла пурпурно-фиолетовая грозовая туча. Зеленовато-золотистое небо под нею возвещало солнце; темнота позади была еще густой. Затем запад подернулся лиловым цветом, словно покрытая нефтью поверхность воды в порту, и наступил день.

Они объехали стороной Краз с его казармами. На летном поле, находившемся за городом, они остановились: здесь их ожидал готовый к взлету сиамский почтовый самолет. Слуг отправили поездом.

Принц повернулся к нагревшейся «бугатти», погладил ее рукой и попрощался с ней нежным взглядом.

— Придется оставить ее здесь, Рено. Я никогда не забуду, как она делала рывок после нажатия педали, как тормозила всеми четырьмя колесами и как звучали над спящими полями раскаты ее вольного бега.

И, указав Рено на случайно оказавшегося поблизости летчика, Жали добавил:

— Скажите ему, пусть он бережет машину. Я дарю ему ее, так как не собираюсь возвращаться… Через полчаса мы будем над Бангкоком, а через три часа прилетим в Камбоджу.

Только теперь Рено узнал, что они направляются во французский Индокитай, чтобы оттуда отплыть в Европу, и что восточный период его жизни кончился.

Бездомная жизнь

I

Путешественники беспрепятственно добрались до Сайгона. Теперь в гостинице «Континенталь» им надлежало несколько дней ждать прибытия парохода «Феликс Фор», на котором у них были забронированы каюты. Сайгон гостеприимно предложил им свои изрезанные проспектами джунгли, театр бумажных кукол, два кинематографа, где можно было увидеть кровавые и пасторальные сцены из жизни Марии-Антуанетты, свои аперитивы, аптеки и лавки похоронных принадлежностей; они проводили время на террасах кафе, отмахиваясь от москитов, а также от мальчишек, распущенность, невежливость и насмешливость которых резко контрастировали с бесхитростными повадками уроженцев Карастры.

Принц не интересовался ничем, кроме автомобилей, на звук которых сразу подымал голову; внезапность этого ночного бегства, послеоперационный шок от этого добровольного жертвоприношения неизвестно каким богам не позволяли ему видеть увлекательную сторону приключения: он лег на дно; о нем можно было сказать почти то же, что говорят о будущем покойнике: дни его сочтены. Он предоставил Рено самому принимать все решения; одетый в европейское платье, в пробковом шлеме на голове, он неподвижно и пассивно ждал за столиком на асфальтовом тротуаре улицы Катина, что высшие силы либо помогут ему, либо сотрут его в порошок.

Рено же утолял свою ненасытную жажду всего нового и необычного, однако все время был начеку, несмотря на сильнейшие приступы боли в печени, и следил за депешами телеграфных агентств. Ни одна не сообщала об их бегстве. Двери дворца Карастры по-азиатски наглухо закрылись за ними. Он проводил часы в душных полицейских конторах, в беленных серой известью коридорах, довольный тем, что обрел в этих широтах твердую почву под ногами в виде суровой, мерзкой и вредной военно-бюрократической машины — отметины, каковою Первая империя на веки вечные наградила Францию, загодя готовя ее к коммунизму. Кстати, чиновниками были сплошь одни корсиканцы. «Наверняка, — думал Рено, — здесь сидел бы и я, если бы был прилежным учеником». Местным властям так хотелось, чтобы он поскорее покинул Дальний Восток, что ему предоставили всяческие льготы, равно как и принцу, которого Рено записал студентом.

Эти три дня показались ему нескончаемыми. Иногда перед обедом они совершали прогулку к Смотровой башне или гуляли по набережным. Набережные здесь, словно шахматная доска, делятся на контрастные квадраты из солнца и тени, а также на аннамитов в длинных одеяниях из черного вощеного сатина и колонистов в белых полотняных одеждах. Вокруг — мрачные ряды военных складов, складов интендантства и инженерных войск. Среди останков паровых котлов звучит музыка одетых в лохмотья музыкантов морского оркестра, репетирующих «Интернационал». При приближении оказывается, что это отрывок из «Лакмэ». Два очень старых крейсера демонтированы, и их разъеденные ржавчиной скелеты и внутренности лежат на дамбе. Над винтами прикреплена дощечка:

«СДИРАТЬ РАКУШКИ С КОРПУСА ЗАПРЕЩЕНО!»

— Вот это и есть французская дальневосточная эскадра, — поясняет Рено. — Как видите, никакой, даже задней мысли о нападении…

Бесстрастный, слепой и глухой ко всему, принц позволял прогуливать себя, как ребенок, которого приходится всюду водить за руку.