Парфюмер звонит первым

Татьяна огляделась. Теперь уже точно несостоявшийся любовник Комков лежал у ее ног на полу, в груди зияли три кровоточащие раны. Его поза и запрокинутая голова не оставляли никаких сомнений в том, что он мертв. На мгновение Тане стало жаль его. Подлец, конечно, и сволочь, но почти детская доверчивость, с которой он слушал байки про ее неземную любовь, сделала продажного капитана милиции в глазах Татьяны на пару мгновений каким-то (она не могла подобрать слово)… беззащитным, что ли. Ей и самой на секунду тогда поверилось, что, может, найдется для опера какая-нибудь женщина (не она, конечно, другая!), которая спасет его, увезет из этого города, и у него начнется нормальная, спокойная, некриминальная человеческая жизнь. Всего пять минут назад у Комкова все еще могло быть впереди, а теперь случилось необратимое. И все для него, все и навсегда – навеки! – осталось в прошлом. Вся его жизнь.

– Поехали, Татьяна Валерьевна, – в третий раз проговорил охранник ГЗ, уже гораздо настойчивей, – а то, не ровен час, соседи выстрелы услышали, ментуру вызовут.

– А где второй? – шепотом спросила Таня. – Наркоман в черном?

– Там, в коридоре, – почти смущенно мотнул головой Добрыня Никитич, – тоже отдыхает.

И только тогда она вскочила и вслед за огромным охранником устремилась к выходу из квартиры. Она не заметила, как ее спаситель ловко обыскал карманы убитого опера и выудил сотовый телефон. В коридоре Тане пришлось переступить через распростертое тело наркомана в черном. Он лежал ничком, в нелепой позе, закинув руку с пистолетом за спину.

– Они поссорились и перестреляли друг друга, – как бы про себя пробормотал Добрыня Никитич. Он свинтил со своего пистолета глушитель, затем вынул из руки наркомана оружие и вложил в его мертвую ладонь собственную «пушку». – Слава богу, у меня тоже табельный «макаров».

Пистолет убитого он сунул себе за пояс. Потом обыскал тело убийцы в черном – его сотовый телефон тоже изъял. По ходу дела Добрыня Никитич приговаривал:

– Пистолет мой чистый и нигде не светился. А у них тут произошло убийство на почве внезапно вспыхнувших неприязненных отношений. Вот такая у костровских следаков появится версия.

Таня почти не слышала его, она еще поверить не могла в свое внезапное освобождение. Наконец охранник распахнул дверь квартиры и пропустил ее вперед. Она спешно побежала вниз по стертым ступенькам пахнущего мочой подъезда.

Оказалось, ее держали в обычной квартире на втором этаже старого жилого дома, а за окнами до сих пор царила черная непроглядная ночь. Таня вышла во двор и с наслаждением глотнула свежего воздуха. Фонари не горели, трехэтажные дома стояли насупленные. Редко в каком из них светило одно-два оконца. Судя по всему, минула середина ночи, самое глухое время.

У подъезда, в свете голой лампочки на козырьке, блестел черным лаком джип, выглядевший в этом затрапезном райончике чужеродно, словно космический корабль. Шедший сзади охранник щелкнул центральным замком. Авто приветливо мигнуло фарами.

– Садитесь, Татьяна Валерьевна. – Амбал предупредительно подсадил ее на переднее пассажирское сиденье. Сам обошел джип, плюхнулся рядом, завел мотор и сорвал машину с места так резко, что ускорение вдавило Татьяну в спинку кресла.

– Хорошо ты их сделал, – сказала Таня. Она ничего не чувствовала: ни радости от того, что ее освободили, ни потрясения от того, что только что на ее глазах (и из-за нее!) погибли люди, ни торжества над своими недавними мучителями. Сердце ее и душу как будто ампутировали, и остался только человекоподобный робот по имени Таня, способный лишь на самые простые действия: сидеть, говорить, машинально улыбаться.

Добрыня Никитич в ответ на ее комплимент разулыбался:

– Спасибо, Татьяна Валерьевна.

– Это тебе спасибо, ты меня спас, – механически произнесла она, не чувствуя за своими словами никакого смысла.

– Это моя работа, – стандартно, словно в боевике, откликнулся добрый амбал.

– А я думала, что твоя работа – Глеба Захаровича защищать.

– Да, – кивнул водитель, – и еще – выполнять его поручения.

Джип несся по сонному Кострову со страшной скоростью, он даже светофоры на красный проскакивал. Охранник на запрещающий сигнал лишь чуть подтормаживал и поглядывал по сторонам: нет ли идущих наперерез машин.

– А что – Глеб Захарович жив? – удивилась Таня.

– Что ему сделается, – с непонятным выражением усмехнулся Добрыня Никитич.

– Но я же видела – тогда, на террасе: в него стреляли, и он упал.

– Ранен в плечо, оказана первая медицинская помощь, пуля прошла навылет, – лапидарно ответствовал охранник, легко крутя баранку и бросая джип в поворот на скорости девяносто километров в час. С визгом шин автомобиль совершил маневр, и Танин спаситель прибавил газу.

– А куда мы едем?

– Домой. К Глебу Захарычу.