Паргелий (СИ)

На кровати лежала аккуратно сложенная стопка простыней, увенчанная несколькими листами с рукописным текстом - видимо, отредактированным черновиком речи - и уже подвядшим букетиком ромашек.

Как будто этого было недостаточно, чтобы ни на минуту не сомневаться, кто автор сей композиции, в ромашках торчал перепачканный травяным соком клочок бумаги, где рядом с плящущим: “Засоня!” - красовалось еще и язвительное: “Не жалко!”, написанное той же рукой.

Глава 34. Как поймать хелльца на горячем

Если Рино надеялся, что его издевательский подарочек заставит-таки мою совесть проснуться, то глубоко разочаровался. Я сочла, что шутки шутками, а к прогулке со столь специфической личностью, как граф Темер ри Кавини, нужно как следует подготовиться, и предоставленные простыни пришлись как нельзя кстати.

Я учла свои ошибки, и на сей раз пентаграмма расположилась на изнанке левого рукава. После некоторых размышлений решила приделать к ней еще и потайной кармашек - аккурат к той части, куда следовало бы складывать материал для замены. Прикинула, что такого можно в него сложить, чтобы иметь возможность в случае чего качественно и надолго отвлечь Его Сиятельство от моей скромной персоны, и горько пожалела об отсутствии слабительного. Хищно покружила возле ромашек, но пришла к выводу, что ничего пакостного из них не выйдет, и оставила их мирно стоять в роскошной вазе, обнаруженной в спальне. Ваза несла скорее декоративные функции, над ней явно не один час протрудился весьма талантливый художник, вооруженный позолотой и бурной фантазией, и еле оклемавшийся полевой букетик в ней смотрелся совершенно неуместно, но другой не нашлось.

Я уселась на кровать, сдвинув дорожную пентаграмму, и вдумчиво уставилась на эту дисгармонирующую композицию. Вместо здравых мыслей об обеспечении собственной безопасности в голову упорно лезли жизнерадостные ромашки, нахально выпячивающие ярко-желтые сердцевинки над круговым веером белых лепестков.

Где ищейка их только добыл? Так высоко в горах они не растут, а до уровня королевской оранжереи, мягко говоря, не дотягивают. На аптеку какую набег совершил, что ли?

И, главное, откуда он знает, что я обожаю ромашки?..

В итоге на условленное место встречи я пришла, как истинная женщина, с нехилым опозданием, да еще и ни до чего не додумавшись толком. В потайной карман положила обычный маленький камешек, найденный в дворцовом парке: если что и способно отвлечь любого, даже самого пылкого, мужчину от избранной им дамы, так это какая-нибудь мерзкая мелочь в ботинке!

Ничего не подозревающий о моем коварстве граф честно дожидался меня под фонарем, чинно восседая на памятной скамейке на любимой аллее ищейки. Больше всего я опасалась, что Его Сиятельство тоже притащит какой-нибудь букет, и мне придется всю прогулку волочь подаренный веник, а потом пытаться воскресить увядшие без воды цветы, - но то ли ри Кавини и сам о том же подумал, то ли просто не собирался тратить столько усилий на какую-то жрицу, но все обошлось. Единственное, что мне досталось при встрече, - так это масляный взгляд и весьма двусмысленный витиеватый комплимент новой блузке.

Спустя несколько минут я осознала, как же сильно мне повезло с прежним компаньоном по незапланированным прогулкам. Рино моя обычная немногословность ничуть не напрягала, ищейка и сам с удовольствием травил байки, обнаружив практически неиссякаемые запасы оных, или просто рассказывал о городе, неизменно припоминая по ходу дела еще какую-нибудь забавную историю. Его было интересно слушать, да и просто молчать, прогуливаясь бок о бок, оказалось вполне комфортно; обычной в таких случаях неловкости не испытывал ни он, и ни я.

Темер же, по всей видимости, привык, что говорят в основном именно женщины, а ему остается только задавать наводящие вопросы и кивать в положенных местах. Нет, он и сам вполне мог поддерживать беседу, но его эта необходимость заметно тяготила, да и о Нальме, к моему искреннему удивлению, граф знал ощутимо меньше Рино - и уж точно не отзывался о столице с таким теплом.

Пришлось вспоминать ищейкины байки и истории из Храма, звучавшие достаточно пристойно, чтобы быть услышанными посторонней публикой. Стоило мне замолкнуть, как Темер принимался вещать в духе “что вижу - о том и пою”, но, поскольку пялился он в основном на мою грудь, а обсуждать ее не позволял этикет, то внимательному изучению пришлось подвернуть вездесущий можжевельник, погоду и окрестные дома. К концу пути я ощутила небывалую тоску по Анджеле и капитану: на фоне их бесценного таланта трепаться без умолку моя замкнутость обычно оставалась незамеченной.