Паргоронские байки. Том 2

– Конечно, в чем-то ты прав, – подняла взгляд кверху костлявая старуха. – Жизнь – суровая госпожа. Она всегда забирает больше, чем дает. Энтропия сопровождает любые наши действия. Едва ты родился, как сразу начинаешь умирать. Мы не чувствуем хватки смерти на своем горле, но она никогда не уходит, и с каждым годом только усиливается. Какие бы усилия мы ни прилагали, сколько бы ресурсов ни тратили, мы всегда оказываемся в проигрыше. Хотя бы чуть-чуть. Поэтому единственное, на что мы смеем надеяться – свести потери к минимуму. Именно этому посвящено змеиное колдовство.

– Очень пессимистичный подход, госпожа, – деликатно произнес Кеннис.

– Я стара и одной ногой в могиле, – глотнула еще снадобья чародейка. – Но вернемся к твоей задаче. Прана, ты говоришь. Что это значит? Как осуществляется жертвоприношение?

– Самый простой метод – прямой. Кровь. Она течет по всему телу, и в ней больше праны, чем где бы то ни было. Выпустить ее – и выпустишь силу. Обернешь эфирию энергией.

– Хм-хм… вижу, ты подготовил свой урок, волосатый мартышонок… Но сможешь ли ты это показать?

Кеннис глубоко вдохнул и достал ритуальный нож. Он боялся этих занятий, хотя когда-то сам их спровоцировал. Еще в детстве, читая книги вслух, он все чаще рисковал сам открывать рот, задавать вопросы – и если вначале старуха грубо его обрывала, то потом начала изредка отвечать. Ей стал любопытен живой интерес раба-питомца. И по мере того, как Кеннис узнавал новое, она и сама все охотнее его учила.

Теперь он уже не выпрашивал знания по крупицам. Теперь их в него вливали полной мерой. Эстерляка будто задалась целью выяснить – может ли человек приобщиться к тайнам Змея.

Вообще-то, это никогда не запрещалось. Никто же не станет запрещать учить кролика рисовать? Просто кобрины считают теплокровных неполноценными. Не способными овладеть волшебством.

Кеннис собственной кровью доказывал, что это не так.

Алая жидкость капала из его запястья – и вспыхивала, не долетая до земляного пола. Эстерляка следила за этим с жадным любопытством. Когтистые пальцы чуть заметно подрагивали, раздвоенный язык подергивался – чародейка безмолвно вторила чарам ученика.

Сначала ничего не происходило. Но потом земляной пол треснул, и из него показался стебель. Очень быстро проросший, он поднялся по стене лианой, выпустил ветви и тут же раскрыл огромные белые цветы.

– Это для тебя, госпожа, – промолвил Кеннис.

Эстерляка прерывисто заклекотала, словно птица. Так кобрины выражают удовольствие. Смеются, можно сказать.

– Хорошо, хорошо, – сказала она. – Да, так действует змеиное колдовство. Магия жизни. Отдавая – получаешь. Чем больше отдашь – тем больше получишь. Прана – ценный ресурс, и энергии в ней много. Но… если хочешь получить что-то серьезней цветка, отдать придется очень много…

– А это обязательно должна быть собственная прана? – с деланным безразличием спросил Кеннис.

– Не обязательно. Но чужая гораздо хуже. Нет ощущения сродства. Нет истинной жертвенности. Чтобы вырастить такой цветок, тебе пришлось бы выпустить чью-то кровь до капли… или отдать всего несколько капель своих.

– А сколько нужно отдать, чтобы вернуть тебе молодость, госпожа? – спросил Кеннис, внимательно глядя на старуху.

– У тебя столько нет, мартышонок! – рассмеялась Эстерляка. – Ты молодой, сильный… ты проживешь еще несколько десятилетий… Думаю, если я прирежу тебя, то продлю себе жизнь на добрых полгода… но это какой-то неравноценный обмен, ты не согласен? Десятки лет в обмен на полгода…

– А если я отдам эти десятки лет добровольно? – еще внимательнее уставился на нее Кеннис.

– Хм… тогда дольше, конечно… Но такому колдовству ты еще не выучился. Кобрин сложнее растения… но все, хватит. Поди прочь, я устала.

– Почитать тебе перед сном, госпожа?

– Не надо… сегодня не надо…

Эстерляка оперла голову на костяшки пальцев, и на ее глаза опустились белесые пленки. Старуха уже много лет не линяла, а это значило, что она носит последнюю чешую. Ее зрение с каждым годом ухудшалось. Она оттягивала неизбежное колдовством, но его требовалось все больше и больше, а сил оставалось все меньше и меньше.

Глядя на хозяйку, Кеннис попятился и вернулся в свою каморку. Тут было чуть менее жарко и влажно, чем в остальном бунгало. Стены и пол из камня, почти что сухо, а на кровати даже перина.

На ней лежал Тварька. При виде Кенниса он повернул клювастую башку, противно зашипел и попытался убить взглядом.

– Ты опять напрудонил на постель? – устало спросил юноша, поднимая василиска за мясистый гребень.

Тот зашипел еще свирепее. На редкость злобная рептилия, совершенно необучаемая и тупая. Он жил у Эстерляки еще до Кенниса и даже спустя пятнадцать лет страшно ревновал к новому питомцу.

– Маленький урод, – заглянул Тварьке в глаза Кеннис. – Если убьешь меня – кто будет кормить тебя и менять лоток?

Несущие смерть очи василиска не моргали. Он изо всех сил старался убить Кенниса. Он старался убить всех, кого видел. Однажды чуть не убил себя самого, забравшись на трюмо и заглянув в зеркало.