Но, едва отложив смартфон на подоконник, сразу же бросаюсь пересчитывать его плюшевых зайцев, чтобы хоть приблизительно прикинуть количество своих предшественниц. В первый раз сбиваюсь на третьем десятке, во второй признаю, что я готова сжечь их прямо на балконе вместе с пьяной компанией, распевающей за стеной о превратностях жизни на зоне. Нервы сдают. С рыком:"Да на черта мне это нужно?!" хватаю переноску, намереваясь уйти прямо сейчас, невзирая на позднее время. Нужно съехать и жить отдельно. Одной. Переночую в гостинице, сниму недорогую квартирку на окраине или даже в пригороде, главное подальше от Матвея. Иначе нервный срыв мне обеспечен.
Муся, напуганная моим поведением, перепрыгивает с форточки на шкаф. Достать её получится только встав на стул. Которого у Лиховского нет. Истерично взвыв, опускаюсь на пол у камина и обнимаю руками колени, словно прячась от боли. Тревога разрывает меня изнутри, дышит в затылок отчаяньем. Просьба Матвея дождаться, как на повторе крутится в голове, обрастая всё более жуткими предположениями о том, где его может носить.
Наверное, в итоге я задремала, потому что щелчок входной двери выстрелом грохочет в сонной тишине. Больше не слышно ни песен за стеной, ни детского плача сверху, только стук моего загнанного сердца в ушах.
– Не спишь? – стоя в проходе в заляпанных бурыми пятнами кедах с зажатым под мышкой букетом белых лилий, Лихо с минуту трёт переносицу и только затем поднимает на меня усталый взгляд. – Глянь, какую я тебе красоту притащил. Тринадцать штук, по одной за каждый час опоздания. Накормишь любимого поздним обедом?
Я хмуро разглядываю багровую ссадину на нижней челюсти Матвея, колеблясь между желанием придушить его забытым Соней шарфом, и тем, чтобы предложить отобедать букетом. Я чуть с ума не сошла от переживаний, пока он на этот веник дорогущий зарабатывал. Мечта, а не жизнь.
Но в конечном счёте просто пожимаю плечами.
– Обед на балконе. Сам разогреешь.
Внутри всё шипит и плавится, в то время как голос будто льдом сковало.
– Спасибо, – на удивление выдержано отвечает он.
Не говоря больше ни слова, возвращается к двери, разувается, снимает куртку, приносит с балкона пластиковое ведро, после чего заполняет его водой из-под крана и пристраивает в углу в качестве вазы под лилии.
– Подрался? – на секунду зажмуриваюсь от фантомной боли, увидев на его левом боку огромный свежий синяк.
– Со скейта навернулся, – усмехается гад, продолжая стягивать водолазку, причём говорит с таким пренебрежением, будто сверкать всеми переливами синего – норма. Хотя, для Матвея норма и есть. Это я на грани нервного срыва от того, что беспечный; от того, что сегодня "навернулся", а завтра может вовсе не вернуться.
– Да что ты говоришь?! – выпрямившись смотрю на него снизу вверх, чувствуя, как лёгкие горят от мучительной ярости. – И я должна поверить в эту чушь?!
– А я не собираюсь тебе ни черта доказывать! – в свою очередь срывается Матвей, с силой ударяя кулаком по столешнице.
– Ну и губи себя дальше!
– Вот только училку опять не врубай!
– Тогда и ты придурка выруби!
Что его, что мои нервы лопаются струнами – каждая звонче предыдущей и спустя пару минут окончательно разрываются грандиозным скандалом. Первая же наша совместная ночь в качестве пары наверняка перебудила весь район.
Жизнь с Лиховским под одной крышей – это бесконечное перетягивание каната. Это громкие выяснения до сорванных связок и проклятия уставших от скандалов соседей. Это непрерывное хождение по минному полю, где любой неверный шаг или неосторожное слово приравнивается к посягательству на его авторитет, автоматически подрывая хрупкое перемирие. Все наши ссоры неизменно заканчиваются битыми тарелками, горячим сексом среди руин и обещанием Матвея вести себя примерно. Примерно как обычно – безошибочно читается в мятежном прищуре его глаз.
За три недели сожительства мы полностью перешли на пластиковую посуду, выпроводили с десяток озабоченных девиц, торжественно сожгли его зайцев и поменяли замок на входной двери, потому что ушлая Сонька, умолчав про дубликат, вероломно подбросила нам выводок ужей.
Казалось бы, взрослые люди: я умею идти на уступки, а Матвей тонко чувствует грань, когда перегнуть значит сломать. Тем не менее на каждую мою придирку он выдвигает в разы более худшую альтернативу, и упрямо тратится на такси, только потому что в своей машине я курить запретила. Но даже так мы могли бы найти компромисс. Если бы не его тёмные дела.