Пари, или не будите Лихо

– Что, силёнок не хватает сопротивляться? – мрачно усмехаюсь, игнорируя прокатившуюся по телу волну возбуждения. – До чего ты себя довела? Одна кожа да кости. Ещё раз взвалишь чужие заботы на свои плечи, клянусь, я тебе голову откручу. Моё дело зарабатывать, а твоё – радовать душу и взгляд. Больше никаких побегов, никаких тайн. Ты меня поняла?

– Ах тайны?! И как я, по-твоему, могла признаться, когда ты вечером заливаешь мне про трудовые будни таксиста, а в полдень следующего дня спокойно грабишь да ломаешь людям кости? Повесить тебе на шею новорожденного сына? Чтобы ты вообще... убил кого-нибудь?! Чтобы тебя посадили или искалечили где-нибудь? Куда мне было идти – домой, Лизке душу травить?

Закатив глаза, обречённо вздыхаю. Это ж Вера. Она постоянно всем должна, и сделать что-то в своё удовольствие, не думая, не сомневаясь, не терзая себя угрызениями совести для неё смерти подобно. Поэтому приходится затолкать поглубже своё желание отодрать мерзавку как Сидорову козу прямо сейчас за первым же кустом шиповника, и всё-таки попробовать сначала достучаться. А для этого нам обоим неплохо бы остыть.

– Ради меня, говоришь? – вкрадчиво поизношу, опуская извивающуюся ношу на берег, густо поросший кочками осоки.

– Нет, Мась. Ради себя! – огрызается она, свирепо сверкая сощуренными глазами. Завелась, электропила. Совсем не чувствует, глупая, подвоха. – Видишь, вся свечусь от счастья?

– Прости, – с широкой улыбкой повторяю короткое слово, выцарапанное в памяти безнадёгой и болью.

И швыряю её прямиком в тёмную гладь водоёма, от души упиваясь захлёбывающимся визгом. Наверное, Верин вопль слышно на всю деревню, но мне сейчас плевать. Нужно объяснить один раз и доходчиво. Чтобы больше к этой теме уже не возвращаться.

– Лиховский! Совсем дурак? Она же ледяная!

– Больно? – зверею, стаскивая с себя пиджак, рубашку, затем брюки. И даже боксеры летят на общую кучу. С разбега, в чём мать родила, прыгаю следом. Разгорячённая полуденным солнцем кожа шипит как от ожога. По крайней мере, ощущения именно такие. То что нужно. – Больно? – повторяю, перехватывая её запястья, и с силой дёргаю ошалевшую Веру на себя. – Когда я прочёл твою записку, то чувствовал себя намного хуже. Ты меня как котёнка слепого в проруби притопила. И не смей прикрываться благими намерениями. Да я тоже накосячил, тоже хотел, как лучше! Но оставался рядом. Каждую свободную секунду я был рядом. Я мысли не допускал о том, чтобы разбежаться. И если бы ты поставила ультиматум, я бы придушил свою гордость. Не сразу, возможно, но придушил бы. Потому что там, где есть любовь, места на всякую чушь не остаётся.

Вера нервно смеется мне в лицо. Не верит. Конечно, не верит. Она старше, она считает себя мудрее.

Набрав воздуха в грудь, утаскиваю её на глубину. Над нашими головами мутная зеленоватая толща воды. Наваливаюсь всем телом, не позволяя чертовке вынырнуть на поверхность, пока лёгкие не начинает разрывать от нехватки кислорода. Пять, десять, пятнадцать секунд...

Вера принимается остервенело лупить по моим плечам.

– Всё ещё больно? – рычу ей в лицо, вынырнув вместе с ней на поверхность. Она судорожно кивает, на пару со мной жадно хватая воздух. – Так вот мне так же без тебя. Без вас.

– Всё, – хрипло откашливается Вера. – Хватит. Я поняла.

– Я завязал, Вера. Ради тебя одной завязал. А ради вас двоих – из кожи вон вылезу, если нужно будет, но никогда больше не обману. Мне с тобой сдохнуть как хорошо, и плевать что там и кто скажет. Даже если это моё самолюбие. Понимаешь?

Кивает.

Тяжёлые капли озёрной воды стекают с густых ресниц по щекам и дальше вниз по шее – к промокшему насквозь сарафану. Мышцы потряхивает ознобом. Я смотрю на неё, несчастную, беззащитную, растерянную, и в груди тепло, как будто солнце не сверху светит, а изнутри. Вера так близко, что получается рассмотреть знакомую россыпь родинок на левой скуле, уходящую вверх, к пульсирующей на виске жилке.

– У женщины должен быть мужчина. У сына должен быть отец, – большим пальцем очерчиваю напряженную линию губ, наблюдая за тем, как в широко распахнутых голубых глазах загорается знакомая искорка.

Вода больше не кажется холодной, я практически дымлюсь от Вериной близости, от тонкого цветочного запаха, затмевающего сырость озёрной тины. Подхожу вплотную, позволяя узким ладоням скользнуть мне за шею, отчего все ощущения сосредотачиваются строго под рёбрами напоминанием о той зимней ночи, когда я впервые ясно осознал, что в сексе фрикции далеко не главное.

Существует что-то, что отличает одну женщину от всех остальных. Совокупность неуловимых мелочей, состоящих из оттенков вкуса её кожи, тембра голоса, запаха, привычек, – неповторимых и делающих её той особенной, ради которой не страшно бросить вызов не то что огромному, но совершенно тупому мамонту, а самому себе. Мне не слабо признать, что я влип по уши, но хочется доверия. Мне нужно быть уверенным, что она при первом удобном случае снова не свинтит куда-нибудь на другой конец света.