Пари на красавицу

Тело пронзает разрядом молнии: мягкие губы прокладывают влажную дорожку выжигающих до состояния пепла поцелуев по моей гусиной коже. Медленно и так трепетно… Толстовку задирают по самое не хочу. Снова торможу его, но вяло, скорее для галочки. И Воронцов это чувствует.

— Расслабься. Просто расслабься. Ничего не будет, пока не дашь согласие, — шепчут мне, заставляя цепенеть от новой порции поцелуев, считающих каждое моё ребро и спускающихся всё ниже, ниже и ниже…

Пока губы Глеба гуляют по животу, внизу которого всё пульсирует от возбуждения, его руки наслаждаются вседозволенностью. Одна впивается мне в бедро, обещая оставить на завтра память о себе в виде синяков, а другая играет со спортивным лифчиком. Дразняще рисует по нему узоры, забирается под резинку, касаясь груди… ласкает её. Нет, больше не могу. Вырывающийся из меня тихий стон только подтверждает, что я на пределе.

Лицо Воронцова вырастает передо мной неожиданно. Он тоже уже не отдаёт себе отчёта. Чувствую напряжение в его штанах. Вижу затуманенный взгляд потемневших глаз, жадно всматривающийся в мои губы. Слышу его сбившееся дыхание и жду самый главный поцелуй, после которого у нас не будет пути обратно…

Жду поцелуя. Хочу его. Очень хочу. Да блин, спятить можно, как сильно хочу! Но хочу не всегда означает можно и нужно…

— Глеб, уходи, — возвращает нас в реальность слабый голос. Мой голос.

— Ч-что?

Такого он не ожидал. Хах. Думал, что уже победил? Значит, всё правильно. Моя решительность крепнет. А вот его разочарованность усиливается.

— Уходи. Если я тебя правда нравлюсь, просто уходи, — прошу я уже более твёрдо.

Воронцов смотрит на меня. Вроде бы на меня, но скорее насквозь. Это длится всего ничего, однако словно целую вечность, после чего он молча поднимается на ноги и помогает следом подняться мне. Одергиваю толстовку и неуклюжей походкой подхожу к окну, распахивая створку.

— Спокойной ночи, — не смотрю на него. Таращусь куда угодно, только на него.

Слышу шорох и как мужские кроссовки мягко приземляются на землю с наружной части дома. Поспешно захлопываю за ним окно. Для надёжности ещё и рулонную штору опускаю до упора. Немного помогает. Дарит какую-никакую защиту. Вот теперь могу больше не сдерживаться и, зарывая пальцы в волосах, протяжно скулю. Я не понимаю. Я н и ч е г о н е п о н и м а ю.

Слышу за стеной топающие по ламинату шлёпающие шаги. Лера освободила ванную. Отлично, просто отлично! Освежиться сейчас как раз не помешает! Так что следующие четверть часа зависаю под прохладным душем, растирания себя мочалкой до красноты в попытке смыть мужской запах, прикосновения и воспоминания. Пытаюсь, но ничего не выходит. Слишком глубоко въелось.

Мне стыдно. Стыдно за своё поведение. За свои желания. Стыдно и страшно, что не могу держать себя в узде. Дать отпор. То, что вчера мне хватило решимости врезать ему — тупо удача, не более. Я только не могу понять почему. Не понимаю, почему так на него реагирую. И не понимаю, что к нему испытываю…

Уже точно не отвращение, которое стойко держалось на протяжении последнего года, но и о нежных чувствах говорить явно ведь не приходится. Однако когда он рядом… во мне отключается здравый смысл. Аника сказала бы, что это обычный недот***х. Чёрт его знает. Возможно она права.

Вылезаю из душа, закутываюсь в полотенце, чищу зубы и со всем своим добром в охапку возвращаюсь в комнату. Понимаю, что на мгновение замираю на пороге, боясь снова обнаружить там нежданного гостя. Зашибись. Плюс один к фобиям. Но нет. Пусто. Я одна.

Хорошо или плохо? Не знаю. Небрежно высыпаю в верхний ящик комода шампунь, зубную щётку и пасту. Всегда храню свои вещи у себя. На всякий случай. Ума у сестрицы немного, но кто её знает. Мозгов мокать щётку в унитаз может и хватить.

Торопливо переодеваюсь, то и дело поглядывая на опущенную штору, выключаю свет, ныряю под одеяло и пытаюсь уснуть. Мда. Самая бесполезная на данный момент затея. Подушки пропитались одеколоном и теперь я, кажется, схожу с ума. "Ты мне нравишься" поёт без передышки в голове бархатный голос. Скотина, заткнись уже! Заткнись, сказала!

Нравлюсь. Нравлюсь? Ну, разумеется, нравлюсь. Ровно до момента, пока не раздвину ноги. Это же очевидно. Я весь год слушала по углам коридоров и на задних партах жалобные страдашки. Эти идиотки заранее были предупреждены об условиях игры, что нисколько не мешало им после исходиться соплями и ныть. А мне даже условий никто озвучивать не собирается. И это лишь сильнее запутывает.

Нет.

Не хочу.

Я ему не верю.

Сна ни в одном глазу. С закрытыми окнами душно, терпкий запах щекочет ноздри, а непрошенные мысли не желают оставлять в покое. Ворочаюсь полчаса. Час. Час пятнадцать. На электронном подсвечивающем табло давно перевалило за полночь. Все домашние уже спят, судя по тишине, а у меня без вариантов.