Платье тряпочкой полетело на пол, мне в руку вложили наполненный бокал, Кузя с поцелуем откинул меня на угол диванчика, а в динамиках зазвучал Фил Коллинз. Ещё один день в раю! Да, это рай… Что чувствовала Ева, когда её оттуда изгнали? А пофиг!
Я запрокинула голову, не в силах видеть глаза мужчины напротив, а он властным жестом раздвинул мои колени, провёл ладонью по горящему лону, большим пальцем скользнул в мокрое от желания нутро и остановился на клиторе. Просто нажал на него, как на волшебную кнопку, и замер. Замерла и я, не понимая, чего он хочет. Кровь пульсировала под пальцем, возбуждая, убивая и возрождая вновь…
А когда он снова двинул пальцем, я уже была готова. Какое шампанское, какая музыка, мне ничего не нужно, мне нужен только секс, только Кузя, только его руки и губы…
Нырнув мне между ног, он только лишь коснулся языком клитора, как я улетела в небеса полные дождя, улетела далеко, кайфуя и сожалея, что так быстро. Но язык не отпускал, муча и терзая бедную пуговку, которая уже отыграла партию, и я попыталась запротестовать, отодвинуться. Кузя не дал. Он надёжно зафиксировал мои ноги руками, фыркнул:
— Терпи, Глинская, тебе же лучше будет!
И я сдалась. Хлебнув шампанского, не заботясь о том, куда оно пролилось, я ощутила себя всего лишь одной сплошной эрогенной зоной, между болью и наслаждением, между стыдом и страстью, между небом и звёздами…
А потом он рывком вошёл в меня, не дав кончить ещё раз, и гудение машин на перекрёстке пронзило моё сознание вместе с членом, пронзавшим моё тело. Мы в большом городе, посреди дороги, в машине, мы занимаемся любовью всем назло, как будто завтра земля умрёт… Как будто это последний раз — отчаянно и бесстыже!
И мы качались на волнах, соединённые в порыве, ноги замком на спине, руки, обнимающие плечи, губы в губы, дыша одним воздухом, живя одной жизнью… Долго, упиваясь друг другом, согревая друг друга и любя.
Шампанское отчего-то быстро закончилось, и Кузя открыл вторую бутылку. Разлив по бокалам, подобрал с пола штаны:
— Юлька… Это надо будет повторить!
— Да?
— Ага.
— Повторим, — усмехнулась я в пузырьки.
Кузя снял трубку ретро-телефона, висевшего в салоне на стенке, и сказал:
— Толян, код двенадцать.
— Бр-бр-бр.
— Вас понял.
Трубка вернулась на место, а я рассмеялась:
— Что такое код двенадцать?
— Сейчас увидишь, — многозначительно пообещали мне.
И я увидела. Но сначала мне сунули мобильник и велели:
— Записывай видос для рефери!
Лимузин тормознул, Кузя застегнул ремень на штанах, одёрнул пиджак и выскочил в моросящий дождик, в ночь, куда-то на проспект. А я нашла камеру, нашла на полу платье, прикрылась им и принялась говорить в камеру:
— Мирусь, если ты смотришь это видео, знай — меня заставили! Короче, мы тут сидим в лимузине, и в лимузине классно. Широкий диванчик, качает на ходу… Наверное, в поезде лучше, но в поезде мы ещё не пробовали. Ну вот, что ещё сказать не знаю, чокнемся лучше.
Я показала бокал на камеру и отпила глоток.
— Десять секунд есть? Всё, Мирусь, чао!
Дверца машины распахнулась, и на меня упали брызги с букета. Свежие, розовые, нежные лепестки пионов наполнили салон ароматом лета, а я с детским восторгом воскликнула:
— Цветы-ы-ы!
— Это и есть код двенадцать, — фыркнул Кузя, отряхнувшись, как собака. — А у нас ещё есть полчаса. Куда съездим?
— Никуда, — ответила я, притягивая его к себе, сминая глупый букет между нами, целуя в губы. — Давай просто останемся здесь.
— Давай, — согласился он, вновь наполняя бокалы. — За нас.
Глава 15. Исход и волнения
18 августа, воскресенье
Я проснулась утром от благостного чувства покоя и беспричинной радости. Хотелось улыбаться и — о боже! — петь… Как будто я была Золушкой, или кто там с птичками пел в лесу? У меня же под рукой была лишь одна Муха, которая грела подушку. Обняв сонную кошку, я принялась её тискать, несмотря на недовольство и сопротивление. Я была готова осчастливить весь мир, даже насильно.
Наверное, потому что вчера меня осчастливили, не считаясь с моим мнением.
Я хотела валяться в постели и думать о Кузе. Но даже в воскресенье надо было вставать и дать Мухе поесть, убрать её лоток, а потом начать, наконец, заниматься делом.
Убрать квартиру!
Воскресная уборка стала для нас с Женькой традицией. Мы надевали растянутые треники и свободные майки, подвязывали волосы старым чулком — как в советских фильмах — и драили, вытирали, подметали, складывали. Но сегодня ситуация осложнялась сразу двумя вещами. Женьки не было дома, зато были тётка и кузина, которые бессовестно дрыхли. На кухне я сварила себе турку кофе и набрала номер сестры.
Женька не отзывалась.
Я вымыла посуду, вытерла её, сложила в шкаф и снова набрала.
Женька упорно не отзывалась.
Я начала злиться. Ведь времени уже пол-одиннадцатого, тётя Оля просыпается в шесть и зимой, и летом, чтобы кормить скотину, при этом весело гремит вёдрами. Спать, когда она не спит, невозможно. Так чем занимается эта мелкая балда?