Пари (СИ)

Но кое-что у Марата всегда получалось отлично — выходить сухим из воды. Еще когда мы были детьми и замазывали в дневниках херовые оценки, он мог мастерски исправить абсолютно все, а я все засерал, буквально только взяв в руки резинку и лезвие.

— Марат сказал, откуда у него информация? — говорю уже спокойнее, потому что Егоров не мальчик и, чего доброго, скопытится от страха.

— Нет, клянусь, клянусь!

Похоже, правда не врет.

— Ну допустим, — еще немного смягчаюсь. В игру «хороший-плохой полицейский, конечно, лучше играть вдвоем, с Тихим на подхвате мы этого фрукта раскололи бы на раз-два, но что поделать — придется выкручиваться в одно рыло. — Давай так: ты сейчас рассказываешь весь ваш разговор от первого и до последнего слова, выкладываешь, что тебе пообещал Марат и на что вы сговорились, а взамен я подумаю, что можно сделать, чтобы спасти наше сотрудничество.

Он очень сбивчиво рассказывает, что Марат сам ему позвонил, сказал, что знает о сделке и предложил встретиться, чтобы обсудить его предложение. Егоров. Конечно, привирает, когда говорит, что отказывался чуть ли не из последних сил — наверняка поскакал как молодой козлик, как только почуял наживу. Ничему этих горе-бизнесменов жизнь не учит — сначала находят уёбищных ненадежных партнеров, из-за них слезают в долговые обязательства и кредитные ямы, потом начинают ходить по миру с протянутой рукой, но как только помогаешь им вытащить палец из жопы — тут же снова готовы схавать любой халявный сыр. На генетическом уровне в них что ли заложена эта тяга к самонаебалову?

Но, хоть в целом Егоров не рассказывает ничего существенного, кроме того, что Марат предложил хорошие деньги в случае, если они заключат прямую сделку, через мою голову, кое-что интересное я все-таки слышу.

— Марат сказал, что мы должны подписать все до понедельника, — на последнем издыхание сознается Егоров, хватает салфетку и дрожащей рукой вытирает пот со лба.

— Именно до понедельника?

— Да.

— Ты не пиздишь сейчас? Ничего не напутал?

— Матерью клянусь, Алексей Эдуардович!

— А она жива еще? — переспрашиваю на автомате. И когда засранец выпучивает глаза, быстро возвращаю разговор к важной теме: — То есть Марат так и сказал, что именно до понедельника? Не уточнил, почему? Должен быть какой-то аргумент.

— Он сказал, что до понедельника мы с вами точно ничего не подпишем. Но ведь вы сами…

— Стоп. Помолчи.

Я отложил подписание сделки — это правда. Но во-первых, об этом знал только Тихий, а во-вторых — даже ему. Яне обозначал никаких конкретных сроков. Даже если бы по какой-то немыслимой причине эту инфу Марату слил Тихий, то почему он сделал это именно сейчас и откуда вообще взялось это странное ограничение — не число, не конкретная дата, а просто «понедельник».

Я прокручиваю это снова и снова, пока в какой-то момент в голове не щелкает.

Мы с Викой договорились подписать договор в воскресенье. Точнее, этот крайний срок озвучила именно она. Получается…

Я крепко, до хруста костяшек, сжимаю кулаки, надеясь отогнать от себя едкую противную мысль, но она настолько стремительно крепнет, что пытаться не замечать ее сейчас — все равно, что не видеть прущий на тебя на всем ходу бензовоз.

Вика единственная, кто знала, что до понедельника я точно ничего не стану подписывать сделку. Фактически, именно она уговорила меня подождать с этим. Сама обозначила сроки, и выбрала именно воскресенье, хотя мой договор (пусть и липовый) требовал минимальной доработки и я мог бы прислать его на подпись уже на следующий день.

Вспоминаю, как она запнулась тогда в ресторане, когда я предложил именно так и поступить. Черт, да я собственными глазами видел, что она не может придумать адекватную вменяемую причину, почему нужно еще столько ждать! Но она так взбесила меня своими откровениями, что я был готов согласиться на что угодно, лишь бы поскорее свалить и не поддаться соблазну послать ее на хуй — на этот раз окончательно.

— Алексей Эдуардович, я клянусь, что ничего больше не знаю! — трусливый писк Егорова отрывает меня от мрачных мыслей.

— Ага, — отмахиваюсь от него, как от назойливого насекомого.

Егоров пользуется шансом и сбегает на полусогнутых, а я разглядываю официантку, которая как раз ставит передо мной чашку с кофе. Отпиваю, но почти не чувствую вкуса, потому что на меня снова пропитала горечь прошлого.

Вика, Вика.

Если бы прямо сейчас раздавали педали лучшим притворщицам — я бы не пожалел на такую денег. Огромную, блядь, размером со сковородку, отлитую в золотое и надписью: «Выдающаяся тварь!». Хотя, уверен, Вика приняла бы ее с радостью — еще бы, столько бабла одним куском.