Пари (СИ)

Я собираюсь было возмутиться, но это желание перекрывает куда более насущный вопрос — какого лешего он тут делает?!

— И так, уважаемые коллеги, — Лекс усаживается в главное кресло, окидывает зал взглядом поверх голов, и снова скользит по мне как будто вокруг меня образовалась черная дыра. — Чтобы не затягивать никому не нужную интригу, сразу скажу — это я выкупил акции «Гринтек». И на сегодняшний день, являюсь держателем сорока трех процентов, что, насколько я понимаю, дает мне право считать себя главным акционером.

Хорошо, к тому моменту, как Лекс решает обрадовать нас этой оглушительной новостью, я успеваю сесть. Ноги буквально подкашиваются. Да я, блин, даже ступней не чувствую, как будто маленькие термиты во мне перемололи все кости.

— Я подумал, — продолжает Лекс, пока в зале царит тотальное молчание, — что многим из вас будет важно узнать, что с сегодняшнего дня «Гринтек» начинает интеграцию в общую структуру «Интерфорса». Это вынужденная мера, необходимая для того, чтобы спасти то, что еще можно спасти.

— Нас всех уволят?! — Из-за моей спины раздается женский истеричный крик.

— М-м-м… — задумчиво тянет Лекс. — Понимаю, что это не добавит мне любви, но… да. После того, как «Гринтек» вольется в структуру и можно будет начать официальную процедуру банкротства, часть сотрудников придется уволить. Ничего личного — просто оптимизация.

— У меня кредит на тачку! — снова голос с галёрки, на этот раз мужской, басистый. — Мне «оптимизацией» погашать ежемесячную задолженность?!

К его возмущению присоединяются остальные. Такое чувство, что у нас вся страна живет в долг — у кого-то машина, у кого-то — ипотека, кто-то строит дом.

— А я сиськи сделала! — раздается в общем шуме женский голос, и все моментально затихает. — Да, а что?! Мне тридцать четыре года. Я тоже замуж хочу и нормального мужика!

Я успешно подавляю желание оглянуться и собственными глазами увидеть, как выглядит такой экзотический кредит, но вместо этого зачем-то таращусь на Лекса, который за этим паноптикумом наблюдает с абсолютно невозмутимым видом. Не поймешь — то ли он уже взял «на карандаш» всех возмутителей спокойствия, то ли даже заинтересован и пытается вникнуть в происходящее.

— Тишина! — перекрикивая всех, подает голос Павлов.

«Наконец-то!» — мысленно закатываю глаза. Каким бы занятным ни был шабаш в партере, их ор распугал остатки трезвых мыслей в моей собственной голове. Мне теперь надо не меньше часа, чтобы сосредоточиться на том, как выбираться от обложившей меня со всех сторон задницы.

— Благодарю, Александр Сергеевич, — сдержанно говорит Лекс. — Прошу прощения, коллеги, наверное, я не с того начал новость о предстоящей реформе. Сотрудники, которые попадут под сокращение, будут уволены с компенсацией шестимесячной заработной платы и отпуска. Кроме того, сотрудницы, которые находятся в статусе официальных матерей-одиночек получат дополнительную компенсацию в размере той же суммы.

Я пытаюсь представить размер этих выплат и даже их приблизительная сумма вызывает у меня приступ зависти. Блин, а так можно было? Просто сдаться, позволить Лексу разыграть свой фарс с «Гринтек», получить денежки и просто расслабиться. Почему он черт подери, ничего мне не сказал?

«Наверное потому, что в его этом широком щедром жесте для «суки-бывшей» предусмотрена только щедрая оплеуха», — отвечаю на свой же вопрос.

Глава двадцать пятая: Вика

Дождавшись, когда стихнет довольный гул, Лекс откашливается и толкает эпическую речь о корпоративном единстве и о том, что некоторые ситуации требуют радикальных мер. Что иногда единственный способ спасти команду — это не вычерпывать воду с тонущего корабля, а расколоть его на доски и сделать надежный плот.

«Да господи ты боже мой, Яновский, ты только что пообещал им горы бабла — теперь ты можешь толкать любую дичь, они все равно будут тебе в рот заглядывать».

Но когда Лекс заканчивает речь, начинается вторая часть собрания — та, на которой директора из кожи вот лезут, пытаясь убедить, что все проблемы «Гринтека» могут быть связаны с кем и чем угодно, но точно не с ними. Впервые в жизни я так внимательно слушаю то, в чем ни фига не понимаю. Как будто меня посадили смотреть иностранный филь без перевода, а вместо субтитров пустили азбуку Морзе. Уже после выступления второго топ-менеджера у меня начинает раскалываться голова. А потом, когда Лекс как мальчишку чихвостит директора по финансам, который вдвое старше него, случается катастрофа — у меня начинает урчать живот.

В гробовой тишине этот звук похож на тот, который я слышу каждый раз, когда откручиваю вентиль «модных кранов» в своей новой квартире. Но что я, блин, могу поделать, если у меня эта особенность с детства — при любой опасности я чувствую такой ужасный голод, что готова заглотить целиком полное меню любого ресторана.