Сейчас мне нужно держать в уме, что на музыкальный проигрыш я буду подниматься на лентах, от смягченных, спокойных нот — к сильным, по нарастанию. Довольно сложно, но пока что я повторяю эти движения на месте, представляя, что уже поднимаюсь надо льдом. Все выше и выше, пока акцент на ударившей музыку ярости не проходит сквозь меня, а дальше — мне надо будет спуститься в разворачивающейся мелодии и в разворачивающихся лентах. Все ниже и ниже, пока коньки не коснутся льда, и из прогиба снова уйти в движение.
На словах:
Самый сложный момент — серия прыжков от одного к четырем, с минимальным перерывом. В ритме сумасшедшего биения сердца в танце, когда движение проходит от расправленных кончиков пальцев через все тело. На этом я выкладываюсь полностью, точнее… я вкладываюсь полностью.
Вкладываю всю себя.
Первый прыжок.
Второй! У меня перехватывает дыхание, когда я снова приземляюсь на лед.
Третий заставляет сердце раскрыться цветком, на губах расцветает улыбка. Это ведь то, чего я хотела всю жизнь!
Как бы я хотела, чтобы мама могла меня видеть. А еще больше — чтобы она могла увидеть меня в шоу «Эрвилль де Олис»!
Удары сердца отзываются в движениях, в которые я влетаю, и последний — ч етвертый прыжок, вот-вот раскроется на максимальной скорости.
Я действительно что-то чувствую, когда ноги отрываются от земли, а еще вижу, что Эльда смотрит за мою спину. Потом что-то кричит. Потом в развороте, в этом сумасшедшем мельтешении, я вижу внизу маленькую девочку. Рядом со мной.
Мне либо врезаться в нее, либо дернуться в сторону.
И я дергаюсь.
Лодыжку обжигает болью, а следом, когда я падаю, болью обжигает бедро. Такой, что перед глазами действительно осыпаются звезды, в темноте, очень похожей на ту, что вчера была в зале, где готовила ужин. Когда возвращается свет, возвращается и музыка, финальными аккордами:
Еще возвращается картинка, правда, немного смазанная: Эльда бежит ко мне прямо по льду.
А я пытаюсь подняться, и понимаю, что не могу.
Правая нога, начиная от таза кажется сплошным отростком непроходящей боли, от которой меня начинает тошнить. Тем не менее я цепляюсь за бортик, и пытаюсь встать, опираясь на левую, когда Эльда орет не своим голосом:
— С ума сошла?! Не двигайся! Сидеть, я сказала!
После такого, особенно когда она подлетает ко мне, двинуться мне уже не грозит. У меня снова темнеет перед глазами, но а все-таки слышу, как Эльда называет адрес Ледового дворца, а потом, во время очередной короткой вспышки сознательного — вижу, как истошно кричит вылетевшая на лед девочка, а какая-то женщина (по всей видимости, мать) прижимает ее к себе.
— Я только на секунду отвернулась… — бормочет она.
— Вон пошли. — Я никогда не видела Эльду в таком бешенстве, у нее даже губы белые. — Я сказала — вон!
Мать что-то бормочет, подхватывает плачущую малышку и уносит, а ко мне по льду уже бегут медики. Правда, это я уже ловлю краем ускользающего сознания, что-то холодное касается сгиба локтя. Я перевожу ставший тяжелым взгляд на пистолет-шприц.
Обрывки голосов напоминают неполадки на сервере кинопортала.
— … шок…
— … да, я уже вызвала…
— Не стоит.
Я даже хочу спросить, что там не стоит делать, но по льду уже бегут парамедики. Меня очень осторожно перемещают на носилки, и тогда а спрашиваю:
— А с девочкой все в порядке? Она так кричала…
Эльда смотрит на меня так, будто я сказала несусветную глупость, тем не менее отвечает:
— Все. Я еду с вами.
Последнее уже точно не мне, но в медицинском отсеке флайса сознание начинает понемногу проясняться. Потихоньку, по самой капельке, и по этой самой капельке да меня начинает доходить, что произошло. В этот момент подключенный ко мне датчик отзывается писком возрастающего сердечного ритма.
— Что там? — говорю я, пытаясь приподняться. Начиная от талии я накрыта плотным белым полотном, и мне нужно его отдернуть…
— Ферна Хэдфенгер, вам нельзя шевелиться, — мгновенно отзывается женщина-парамедик.
Нельзя шевелиться?! Почему?!
— Что со мной?! — Я уже почти кричу.