Парящие над океаном

Кое-где на улицы уже вышли дворники. Они метут тротуары — и широкие движения их метел напоминают маятники. Это ритм предрассветного утра, утра, не потревоженного еще ни одним будильником. Дворники поглядывают на нас сердито и завистливо.

Ворота Привоза еще заперты, на рынке идут последние приготовления — шкрябается метлами залитый соками овощей и ягод асфальт, остатки мусора увозятся в тачках. Но уже подъезжают тяжело груженные машины, а на стоящих с вечера начинают шевелиться люди. Они встают с мешков лука, картошки, редиски, ранних яблок, на которых спали, накрывшись домашними кожухами или старыми пальто, зевают, потягиваются, негромко, густыми со сна голосами переговариваются, растирают онемевшие бока, начинают стаскивать наземь поклажу. По Привозу освобожденно разносятся яблочный аромат и луковый дух.

На подходе к рынку сидят у магазинной стены продавцы "рачков" — полупрозрачных прибрежных креветок, самой лучшей наживки. Рачки выловлены вчера, они еще живы, еще шевелятся… Продаются они поллитровыми стеклянными банками, которыми их нагребают из сырых, до половины наполненных мешков.

На остановке нашего автобуса стоит молчаливая очередь рыбаков. У всех за спиной рюкзаки с резиновыми шлюпками, у всех в руках плетеные металлические корзины. Очередь по-утреннему неразговорчива, переступает ногами, курит, ждет…

А в темный настой ночи уже начала поступать ключевая вода рассвета, настой прозрачнеет, рассеивается…

Автобус маленький, тесный, внутри неосвещенный, рыбаки помогают друг другу пролезть в узкую дверь, подталкивая в тяжелый рюкзак, мирно рассаживаются и все еще молчат, только покряхтывают, приглушенно кашляют…

Дверь наконец-то со скрипом съезжается, автобус трогается. На неровном асфальте его качает, как шлюпку на волне. Наш путь — через всю, не проснувшуюся еще Одессу, на Хаджибеевский лиман.

Дядя Миша сидит у окна, сидит, привычно нахохлившись, он, как все, помалкивает, похоже, досыпает.

Дядя Миша — сухонький, небольшого роста, жилистый старик с торчащими скулами, впалыми щеками и маленькими хитрыми глазками. Весь дом (жена, дочь, сын) держится на нем. В свои 70 "з гаком" он работает — как ни странно, грузчиком в большом продуктовом магазине. Грузчиков в магазине целая бригада, и все старики. Меня всегда интересовало, что они там делают, числясь грузчиками, и я спрашивал у дяди Миши, у которого я гостил ради рыбалки уже неделю, спрашивал, когда он приходил с работы:

— Ну, как дела? — Вопрос задавался будто бы между прочим. — Что было?

Грузчик отшучивался:

— Что было? Переносили втроем один соленый огурец.

Или:

— Что могло быть! Кряхтели и кашляли.

Тетя Мария слышала мой вопрос и отвечала — но не мне, а, как говорится, городу и миру:

— Только и делают эти несчастные грузчики, что трескают водку, а после чешут весь день языки. Что они еще могут, эти пьяницы?!

Однако деньги домой или какие-то продукты дядя Миша приносил — и каждый божий день.

Постепенно выяснилось — из переговоров супругов (куда деть уши?), что старики, конечно, что-то там вдвоем-втроем-вчетвером передвигали, переставляли, перекладывали и пересчитывали, они еще давали ценные советы (этого добра у них было вдосталь), говорили продавщицам смачные комплименты, выслушивали их жалобы на мужей и детей… Но главной их "работой" был вынос через черный ход каких-то дефицитных продуктов к машинам, подъезжающим к задней двери магазина. За это они "имели" и зарплату, и еще "зверху", и тем кормились, и содержали свои семьи. И непременным было распитие одной-двух четвертинок водки, после которой развязывались языки старых одесских хохмачей и яростных спорщиков

На голове дяди Миши выцветшая жокейка, которая спасет его лысую голову от июньского солнца, автобус время от времени ныряет в выбоину на дороге, дядя Миша кивает каждой, как бы говоря: "Конечно… Конечно… Вот еще одна… Но разве в жизни бывает иначе?…". Козырек съезжает на лицо уснувшего рыбака… и я неожиданно вспоминаю зимний, тоже воскресный день, когда…

Почти в каждое позднеосеннее или зимнее воскресенье дядя Миша одевается, как наследный принц: он идет (отправляется) на Староконный рынок. Посещение этого старейшего в Одессе рынка для каждого рыбака — все равно, что посещение клуба респектабельным английским джентльменом.

Мистер Топоровский надевает: светлый макинтош пошива, может быть, года 1948-го, но, заботами его жены, выглядевший как новый, на шею набрасывается белое шелковое кашне, голова накрывается зеленого велюра шляпой размера, кажется, на два больше нужного: знай наших!

Сопровождаемый ворчанием тети Марии, — "вырядился… а куда идет? Ему лишь бы праздник, а то, что я с утра до ночи…", — дядя Миша проходил под развешанным на уровне второго этажа бельем и оказывался на улице.