Парящий дракон

Проводя время в объятиях наложниц, даймё направил верных людей на переговоры в кланы Ходзё и Миномото. И с нетерпением ждал результатов, которые стали известны достаточно скоро: Миномото категорически отверг предложение Нобунаги, согласился лишь Ходзё.

Нобунага прекрасно знал господина Ходзё, которому казалось, что ни император, ни сёгун не могут оценить его по достоинству. Нобунага рассчитывал использовать непомерные амбиции Ходзё, зная, что тот в тайне мечтает о сёгунской власти, правда, опасаясь, что «союзник» может вести двойную игру.

В это же самое время верный вассал, Хисикава-старший, тайно доставил в Адзути три португальских пушки, подобные тем, что Нобунага видел на каравелле, почти пятнадцать лет назад. Даймё просчитывал любое развитие событий, вплоть до осады замка войсками сёгуна.

* * *

Однажды зимним утром, на исходе часа Лошади, в замок Адзути примчался гонец из Исиямы. Он лично предал господину Нобунаге послание, перевязанное золотым шнурком и увенчанное личной печатью сёгуна.

Даймё удивился, ибо золотой шнурок означал благородные намерения оппонента. Он вежливо, придерживаясь светского этикета, передал благодарность и всяческие пожелания здоровья господину сёгуну на словах через гонца, а также уверения непременно прочесть письмо.

Действительно Нобунага уединился в своих покоях, дабы прочесть «послание с благородными намерениями», написанное беглым фонетическим письмом. Оно гласило:

«Благородный даймё, Ода Нобунага!

Я, Тоётоми Хидэёси – сёгун Поднебесной, обращаюсь к вам в надежде обрести понимание и поддержку. Всем нам известно, что государь наш Гендзи Катахито вошёл в тот возраст, когда император становится самостоятельным правителем. Я же всего лишь – его слуга, как впрочем, и все мы…

Распри прежних лет, унёсшие многие жизни почтенных и уважаемых даймё и даже полностью их кланов, канули в лету – на что я искренне надеюсь, ибо новая вспышка приведёт в печальным последствиям. Гендзи-тенно слишком молод и неопытен, и мне как сёгуну, обличённому военной властью, придётся вмешаться, дабы восстановить покой на нашей многострадальной земле. Я желаю лишь мира.

После смерти Главного советника Фусю расстановка сил изменилась. Мне не хотелось бы говорить, в чью пользу, ибо вы могли счесть это неуважением к вашей персоне.

Поэтому я предлагаю вам, даймё, единственно мудрый выход, который позволит сохранить то хрупкое равновесие, которого я так долго добивался: нам следует скрепить союз кланов Тоётоми и Ода, поженив наших детей.

Не скрою, я наслышан о красоте и образованности вашей дочери Хитоми, ибо именно её я имею в виду, когда говорю о союзе между нашими кланами.

Мой сын Тория, достойный юноша во всех отношениях, – слово самурая. Не сомневаюсь, что наши дети полюбят друг друга и порадуют нас крепкими наследниками.

Жду вас в своей резиденции Исияма, дабы обговорить предстоящее торжество».

– Грязная свинья! – выругался Нобунага. – А каков тон письма, словно я уже согласился отдать Хитоми за его сына, который по слухам живёт с его же наложницей!

Даймё негодовал. В сердцах он бросил письмо на пол и начал топтать его ногами. Затем, немного остыв, он пригубил сливового вина – стало легче.

– Этот безродный поддонок забыл, кто возвысил его до нынешних высот! – негодовал Нобунага. – И теперь я должен отдать свою дочь, дабы породниться с человеком, который был Носильщиком моих сандалий, а его отец всего-то – асигару[55]!

Нобунага снова наполнил чашу вином и залпом осушил её, пытаясь заглушить неприятные воспоминания. Но, увы, избавиться от них было не так-то просто. Они грызли мозг, подобно огромному червю.