Парящий в облаках: исповедь Клода Фролло (СИ)

Что-то в его ужимках напомнило мне младшего братца, который тоже притворялся плачущим, а затем хохотал. Значит, вот от кого набрался мой благочестивый, набожный сын. Пока я варился в своих абсурдных грёзах, школяры вновь проникли в келью Квазимодо и на этот раз подружились с ним, убедив его принять участие в задуманной ими выходке. Должно быть, они сказали ему, что в толпе будет много пьяных, полуслепых и в целом не слишком переборчивых женщин, которых не отвратит его необычный вид. Зная братца и его дружка Робена Пуспена, я мог без труда представить содержание этого разговора.

— Тебя подговорил Жеан? Отвечай.

— Нет, нет, учитель, не гневитесь на Жеана. Он здесь ни при чём. Я сам… Виноваты проклятые сапоги. Они вынесли меня из собора. Им стало скучно. Им захотелось прогуляться по Парижу.

Он не был пьян, но вёл себя как подвыпивший, растягивая слова и покачивая головой, примеряя на себя образ безалаберного школяра. Я ждал, что он вот-вот упомянет «кишки папы». Мне хотелось залепить ему затрещину или по крайней мере встряхнуть его за плечи, но он бы принял это как приглашение на дружескую драку.

— Идиот. Известно ли тебе, что епископ тобой страшно недоволен?

Кривая ухмылка медленно растаяла, и единственный глаз расширился. Мог поклясться, что в зрачке промелькнуло нечто похожее на испуг.

— Учитель, но это лишь… шутка. Игра.

— Игра, недостойная служителя собора. Если ты принимаешь участие в подобных шествиях и глумишься над обрядами церкви, ты не имеешь права ей служить. Отныне благовест будет звучать как издевательство. Тебя снимут с должности звонаря, и тебе не видать колоколов как своих завядших ушей. Надеюсь, десять минут веселья этого стоили! Тебя пошлют на кухню мыть тарелки и ставить мышеловки. Ни на что больше ты не годен.

Его дыхание участилось.

— Епископ милосерден. Он не накажет меня так сурово за мелкий проступок.

— Что тебе известно про Луи де Бомона? Всё очень серьёзно. Иначе стал бы я срывать процессию? Это не какая-нибудь мелкая мужская шалость, на которую епископ закроет глаза. Если бы ты подмял под себя какую-нибудь потаскуху, Луи посмеялся бы от души. Тебя несли в фиглярском наряде через весь город. Знаешь ли ты, какой ущерб нанёс своей репутации?

Вот теперь он действительно нервничал.

— Что… что я должен сделать, учитель? Чтобы вернуть доверие епископа… я сделаю что угодно.

— В Париже есть одна ведьма. Вернее, не одна. Их много. Но эта очень сильная и изворотливая. Королевские лучники не могут её поймать уже который месяц. И знаешь почему? Они сами не отличаются чистотой. Поймать её может лишь мужчина, который ещё не познал женщину. Только священник, не нарушивший обет, и его целомудренный ученик могут преуспеть в этом деле. Это очень порадует епископа, и он забудет твой проступок.

========== Глава 27. Неудобства, которым подвергаешься, охотясь на ведьму ==========

Клянусь, эта мысль про ведьму, которую может поймать только девственник, пришла мне в голову в последнюю минуту. Я не вынашивал этот план часами. Он сам сложился моментально, будто какая-то сила извне продиктовала его.

Забавно то, что когда я упомянул целомудрие, щёки моего подопечного вспыхнули, а зубы скрипнули от обиды. Очевидно, он рассчитывал, что торжественная процессия завершится для него посвящением в ряды обычных грешных мужчин. Действительно, в толпе было много подвыпивших, весёлых, не слишком безобразных и не слишком переборчивых женщин, которые ради потехи согласились бы ублажить короля шутов. Квазимодо выпала золотая возможность сбросить бремя чистоты. Увы, этому событию было не суждено случиться в этот вечер. Проклятый учитель появился и прервал этот сказочный сон. Разумеется, мальчишка был зол. Раскаяние и страх перед епископом боролись в нём с вполне естественной мужской досадой.

Тем не менее, он послушно следовал за мной. Я вкратце описал ему облик той, которую мы разыскивали: цыганка лет шестнадцати, с белой козой и тамбурином. Квазимодо мотал головой, утверждая, что никогда её не видел. Не исключаю, что он лгал. Впрочем, это не имело значения. Страх потерять должность звонаря на время заглушил его бунтарские порывы. У него хватало ума понимать, что ни одна пьяная потаскуха из толпы не стоила Большой Марии.

Жестами мне удалось донести до Квазимодо что именно от него требовалось: схватить цыганку по команде, зажать ей рот и следовать за мной. По тому как его голова втянулась в сутулые плечи, я понял, что от моей просьбы ему стало неловко. Ведь раньше ему не приходилось применять свою чудовищную силу в подобных целях. Последний раз он пустил руки в ход, когда Жеан и Робен проникли к нему в келью. А теперь ему предстояло схватить женщину. Этому циклопу было не чуждо рыцарское чувство. Мне доводилось наблюдать как трепетно и осторожно он разглядывал птичьи гнёзда на колокольне.

— Пусть тебя не терзают угрызения совести, — сказал я ему, повернув его лицом к себе. — Это не женщина. В смысле, не обычная француженка, а цыганка и ведьма. Если она будет вырываться или скулить, не поддавайся жалости.