Пария

— Я — Альфарий, — ответил он.

Он развернулся и вместе со своим псом скрылся в пелене дождя.

Дождь не унимался, но мы продолжали идти. Сейчас нам необходим был лишь один вид убежища. Я начала сожалеть о самой моей жизни. Мне казалось, что сейчас самым лучшим было бы спуститься к болотам, откуда я, по общему мнению, появилась, улечься на сырую могилу, где, как мне говорили, покоилось тело моей матери, и умереть. Просто лежать там, и позволять силам природы превращать тебя в ничто, чтобы я прекратила быть центром всего этого безумия. Я превратилась в грааль. Превратилась в вещь, которой яростно домогались все эти многочисленные, смертельно-опасные стороны конфликта. Я подумала, что во всех этих мифах о граале вряд ли кто-нибудь хоть на секунду задумался, что чувствовал сам грааль.

Забвение неудержимо влекло меня, но и оно было основано на лжи. Россказни о том, что я появилась с болот и гаваней к югу от Врат Мытарств были лишь практичной историей на каждый день, придуманной, чтобы придать моей жизни видимость смысла. Это тоже была роль. Моя мать, если можно было верить рассказам подчиненных Эйзенхорна, пропала вместе с кораблем в варпе. Так что настоящим выглядело только мое имя: Биквин — всего лишь слово. И это слово было единственным, что у меня осталось.

Мы шли еще примерно час и не произносили ни слова. Под дождем одежда прилипала к телу. Город выглядел пустым, большинство жителей прятались по домам от ливня. Казалось, все огни были погашены и беспорядочное нагромождение каменных зданий убрано прочь, чтобы освободить сцену для утреннего действа и новой группы актеров, играющих новые роли.

Лайтберн перевел меня через Лунар-стрит, большой бульвар, пересекавший район Парасхой, и мы двинулись дальше, в сторону У'гольников. Мы с ним дали большого крюка по окрестностям. Деревья за черной оградой парка Парасхой перешептывались под рушащимися сверху струями ливня.

— Ну вот. Пришли, — произнес он.

Мы пересекли широкую магистраль, миновали пару магазинов или складов, чьи окна были плотно закрыты ставнями, и освещенную изнутри таверну. На противоположной стороне мощеного двора располагалось большое старинное здание. Оно было построено в классическом Орфеанском стиле, с колоннами и портиком. Окна на фасаде выполняли лишь декоративную функцию. Здание, казалось, уже давно было заброшено. Слои затвердевшей грязи и длинные цепи наглухо запечатывали двери. Это было мертвое место. Оно походило на закрытую коробку, скрывающую неизвестное содержимое.

— Это здесь? — не поняла я.

Он кивнул, и мы направились к дверям, поднялись по выщербленным ступеням и прошли под портиком. С каменного бордюра падали капли дождя. Пахло сыростью и тряпьем, из которого бездомные нищие обычно устраивают себе гнезда для ночлега.

Лайтберн подошел к дверям и снял ржавые цепи, накрученные на ручки. Потом уперся плечом в одну из дверей и начал толкать, пока постепенно она не открылась настолько, что мы смогли пробраться в образовавшуюся щель.

Когда-то здесь было госпиталь — больница, где проходили практику ученики: колледж Медикае. Она была закрыта уже около шестидесяти лет. Мы прошли по мрачной прихожей и оказались в огромном помещении с плиточным полом, заваленном старыми, покрытыми плесенью книгами и разрозненными страницами из историй болезни. Две обширные стены были сплошь увешаны тысячами групповых пиктов, каждый из которых изображал выпуск студентов-медиков. От пыли и грязи на пиктах уже невозможно было различить ни одного лица. Рядом громоздились три кучи сваленных друг на друга отсыревших, гниющих стульев. Возможно, здесь было что-то вроде зала для посетителей, или общая аудитория, в которой студенты собирались во время вручения дипломов.

Лайтберн прошел вдоль стены, считая стоявшие там каменные урны. Дойдя до четвертой, он сунул руку внутрь и извлек маленький прибор слежения.

— Так она узнает, что мы здесь, — произнес он и включил прибор. На его поверхности взволнованно замигал маленький зеленый огонек.

— И долго нам ждать? — спросила я.

— Теперь я знаю не больше твоего, — ответил он.

Мы ждали. Здесь было неприятно темно и сыро. Я слышала, как дождь барабанит по крыше и более отчетливое постукивание, с которым капли воды падали внутрь помещения сквозь трещины в черепице. Я думала, сколько жизней было спасено в этом здании за долгие века. Сколько медиков здесь обучили и выпустили в мир? И скольким людям они помогли, позволив им идти по жизни дальше, чтобы защищать и менять к лучшему Империум?

Я думала, что, невзирая на старческую немощь и упадок, это здание, возможно, спасет и мою жизнь.