Парик моего отца

— Тогда тебе ничего не угрожает.

Опасаясь, что Стивен стесняется появляться перед объективом, я пересказываю ему слова Фрэнка — насчет того, что он выпрыгнет прямо из кинескопа и плюхнется к зрителю на колени.

— Вот именно, — говорит Стивен. — Что случится, если я выпрыгну прямо из кинескопа и плюхнусь кому-нибудь на колени?

И это был лишь первый из его вопросов. Что случится, если он встанет перед камерой, а в видоискателе ничего не будет видно? Что случится, если его самого затянет в камеру, а в студии останется стоять электронная версия? А если правда, что камеры воруют людские души — что от него тогда останется? Куда он денется? О проблеме света тоже нельзя было забывать. Возможно, он по природе своей — ходячая передержка? Способна ли камера заснять невыразимую сущность, коей он, Стивен, всенепременно является?

Мне оставалось лишь гадать, почему, когда речь идет о съемках на телевидении, все реагируют одинаково.

— Поздно уже об этом думать, — сказала я. — И вообще, тебе положено самому все знать.

— Столько пространства, где я могу заблудиться, — сказал Стивен. — Между мной и камерой — не меньше трех футов. И что тогда?

— И тогда ты поразишь нацию в самое сердце.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал он.

Пришлось пояснять.

— Три камеры. Ясно? Ты проходишь через объективы и по проводам попадаешь в аппаратную, — сказала я, — где тебя режут в лапшу, склеивают обратно, прогоняют по двум-трем коридорам. Несколько поворотов, и ты в комнате, набитой микросхемами, которые тебя пережевывают, выплевывают, подают в эфирную аппаратную и выстреливают из передатчика.

— И? — спросил Стивен.

— И ты разлетаешься по воздуху со скоростью света. Детские игрушки. Для тебя.

— В каком смысле «разлетаюсь»? — спросил Стивен.

— Мне-то почем знать? Это волна (это частица! это волна! это частица!). Волна — только не спрашивай, что это значит. Такие волнистые черточки выскакивают из передатчика, вот и все.

— Нет.

— Нет. В реальности, в трехмерном пространстве это скорее шар с передатчиком в центре. Концентрические шары, расширяющиеся один за другим, вроде луковицы, которая взрывается без передышки.

— Проклятье, — сказал Стивен.

— Стоп, ты еще не в телевизоре, — я веселилась от души.

Пока мы ехали на работу, Стивен на переднем сиденье то втягивал голову в плечи, то вообще притворялся мертвым: ибо мы пробирались между бесчисленными кровавыми ошметками людей и картинок, которые отскакивали рикошетом от мостовой; волны вслепую ударялись в землю, отражались от машин, просачивались в тела пешеходов, переваривались в желудках коров, тонули в Дублинском заливе или, держа путь к туманности Конская Голова, делали крюк вокруг Юпитера. Но некоторым из этих волн было все-таки суждено, намотавшись на антенны, соскользнуть по кабелям в людские дома.

— Приехали, — сказала я. — Долгожданный миг славы.

— Этого-то я и боюсь, — сказал Стивен. — Внутри твоих ящиков — либо одна жалкая капля пустоты, либо вообще ничего. А если я заблужусь в этом вакууме, тогда что? А если я зависну в этой капле пустой пустоты, посреди телевизора неизвестно в чьем доме?

— Не волнуйся, — сказала я. — Тобой стреляют навылет. Ты пролетишь сквозь кинескоп, как сквозь ствол пушки.

— Только не я, — сказал Стивен.

— Наши делают это каждый день, — сказала я. — Раз — и готово. Это будешь не ТЫ. Это же сигнал.

— Ну ты и дура, — сказал Стивен. — Сигнал — это точное определение ангела.

Когда я вползаю в офис, волоча за собой Стивена, как жертвенного быка с глазами-спелыми-сливами и гирляндой на шее, никто не обращает на нас внимания. Я говорю Джо, что привела одного малого на прослушивание — она отвечает: «Ну, а здесь-то он зачем? Позвони в гостевой отдел, пускай…» и поднимает на него глаза.

— Здравствуйте, — говорит она, подметает себя веником с пола и уводит его прочь.

Я прошу Маркуса провести прослушивание в одиночку, без меня. Не хочу, дескать, смешивать частную жизнь с работой. Отлично зная, что Маркус чуть ли не подыхает от счастья, как только я выхожу из комнаты.

Телевизор в холле барахлит — совершенно лишнее подтверждение того факта, что в здании находится Стивен. Вернувшись, Джо принимается бороться со снегом на экране, пытаясь подключиться к происходящему в студии для прослушиваний. Пока я — с опозданием на день — составляю текущий график работы, она перескакивает с одного пустого экрана на другой, и сквозь все эти экраны непрерывно льется пение болгарского хора. Музыкальный клип: река течет по полу ванной… и что самое интересное, эта ванная подозрительно похожа на мою… Какие-то люди аплодируют по-американски. Церковь, в церкви корова тычется, обжигаясь, мокрым носом в свечки. Джо со смехом выворачивает ручку, регулирующую вертикальную разверстку. Экран гаснет. Мурлыча под нос, Джо принимается делать телевизору искусственное дыхание.

— Ой, — говорит она. — Знакомое место какое. Знакомое место. Я же тут родилась, — и тут из своего кабинета галопом выскакивает Люб-Вагонетка.

— Кто этот парень? — кричит она. — Давайте его сюда.