Парикмахерша

Есть дама крутая. Видуха у неё… умереть — не встать. Поглядывает искоса, словно у всех одна забота: как бы её поиметь–обчистить. У нас в салоне заведено верхнюю одежду оставлять в шкафчике, одевать бахилы, чтоб не наследить. «Зара Габасовна, присядьте, пожалуйста, на диванчик. Нужно подождать, пока мастер освободится». От гнева аж раздуется: «Вы чё, моё время крадёте?! — задерёт нос и в мокрой шубе, грязных ботах напролом в кабинет к маникюристу. Через плечо шикнет: — Буду ждать ещ–щщё! На ш-шшесть записана!» Девочка–администратор, молоденькая, в страхе: «Пойдёмте! пойдёмте!» Хотя, когда я на смене, Габасовна через трубу на метле не влетает, заходит по–людски, разговаривает по–человечески. Сбацаешь ей гламурненький причесон — обрадуется искренне, похвалит:

— Ну вот! Я опять на боевом коне! Спасибо!

Может потому, что общаюсь с ней на равных.

После Анжелины не страшен никто.

На удивление слушать Ирину было интересно.

Непонятно другое, как на такую лекцию угодили мы… с лысиной. (Для дальтоника радуга — издёвка!) Я и прежде догадывался, что человеку его любимая работа кажется самой важной на свете: строителю — своя, педагогу — своя, врачу… даже штукатуру. Помните знаменитое: «Я штукатурю стену, которую завтра сломают. Мало про нас штукатуров песен сложено!» (Штукатурам обидно: нет у них своего TV канала, отдельного субъекта Федерации, нет в обществе должного пиетета.) Однако я искренне полагал, что Perückenmacher[4] — исключение. Он же Coiffure[5], он же брадобрей, волосничий, причёсник, стригун, цирюльник, чесала…

Нет. Они все туда же…

И для того, чтоб мои заблуждения развеялись, стоило оказаться в Челябинске…

А парикмахерша продолжала:

— Как ты причёсана, так тебя и слушают. Но волосы со временем секутся, структура разрушается. Можно восстановить, вылечить маской, кондиционером. Самый лёгкий способ — оливковое масло. Но его подбирать нужно правильно, блондинкам применять исключительно жёлтое. Помню, пришла на мелирование субтильная девица… Начинаю набирать пряди, наносить краситель, чешуйки при этом открываются и всё, что волосы накопили, выходит. Смотрю, локоны в плёнках зе–ле–не–еееют… От ужаса грива моя — ды–ыыбом!.. Натренированный глаз колориста заметит малейшее различие цветовых оттенков, ускользающее от среднего человека, тут — зелёный пожар! Любой здоровой клиентке о таком сообщи, закатит скандал, эта — неврастеничка.

Обожаю восточную поэзию[6]:

Зеленый цвет ласкает в полдень тенью,
Дарует он покой душе и зренью.

— Может, читали?..

Я отрицательно боднул. (Ирина продолжала меня удивлять…)

— Зачастую женщина, когда у неё плохое настроение, идёт в парикмахерскую, меняет окрас. И сочная трава действительно нравится многим, но, извините, не на голове. Что делать?! Собираюсь с мыслями: «Истерик не нужно!» Докрашивая, деликатно интересуюсь:

— Ларочка, вы как ухаживаете за волосами?

Она оживилась:

— А я сижу, гадаю: заметишь–нет… Хочу похвастать! В интернете нашла рецепт масочки: оливковое масло, авокадо, яйцо. Смешать, натереть. Для себя–любимой не пожалела — купила самое дорогое «Экстра вёрджи».

— Маска была зелёной?

— Ярче твоего фартука! — сама радостная такая.

— Ларочка, деточка, ты только не волнуйся!..

Она перестала улыбаться:

— В чём… дело?

— Ты, пожалуйста, не волнуйся.

— Говори…

— Не волнуйся, главное.

— Ира… — умирающим голосом взмолилась девица.

— Полюбуйся в зеркало.

Ирина рассказывала, а я вывел аксиому: чтобы довести человека до инфаркта, не отвечай на его вопросы, тупо повторяй: «Только не волнуйся! только не волнуйся!»

— Утром заходит сын Кавказа, встал посреди зала и гортанным клёкотом: «Кто мэна хочэт?» Моя подружка свободная была, встряхнула пеньюар — накидку по–вашему, — и томно так: «Похоже, что я…» А ведь год назад этот орёл слышать не хотел про специлиста–женщину. Заявлял нам:

— Даже самый хириновый малчык лучше.

Эм — Жо! Не в этом дело. ПарикмаХЕРы тоже есть… будьте нате! Жопорукие пол не выбирают. К нам на днях девушка из другого салона перебежала, заикой там сделалась:

— Т-ттвержу молодому человеку: «Освежите кончики, я отращиваю, мне короче не надо». Б-бблин! падают хвосты сантиметров по пять. А он пыхтит, сопит, виновато у-улыбается…