Парикмахерские ребята

Сам Алехин ничего такого не видел, спал. Ему летом страшно надоели митинги. Соберутся на пустыре человек триста и давай орать в мегафоны. Один: как жить без памяти? Другой: лучше склероз, чем такая память! Один: долой Катунскую ГЭС! Четвертый: наш генофонд нуждается в восстановлении!

Про генофонд говорил маленький, рыжий, злой. Видно, сам до времени раскидал свой генофонд по всей популяции, теперь тревожится, требует: освободим угнетенных женщин, вернем наших женщин к домашнему очагу! Алехин ярко представлял себе гигантский очаг, дровишки трещат, вокруг освобожденные женщины, Вера в халатике… И входит этот маленький, рыжий…

Нет уж, обойдемся без общего очага. Гораздо интереснее поговорить с математиком Н. Тот как услышал про НЛО, привез на грузовичке безобразный, отталкивающего вида прибор — вроде гранатомета, в датчиках, с экраном. По экрану бегают зеленые кривые. Алехин подошел — кривые зашкалило. Математик Н. чрезвычайно оживился. Губы толстые, стрижен коротко, ловит за плечо: вам сны снятся? У вас дома шкафы не падают? Вас чувство неуверенности не мучает? Ночью не слышите голоса? И так далее. Известно, математик. Алехин его хорошо знал, сам страховал его имущество. И на прибор покивал:

— Застрахован?

— Зачем? — удивился математик. — Мы эти приборы берем в ремонт, неделю ремонтируем, потом сами полгода пользуемся. В договоре, понятно, указываем не неделю на ремонт, а полгода. Тем и живем. Зачем его страховать?

— Так побьют же. Или утащат. Митинги рядом, а народ всякий.

Алехин не преувеличивал. Митинг митингом, набросают окурков, бумаг, плакатов — это еще ничего. Настоящее хулиганье появилось. Неделю назад его, Алехина, трое встретили в переулке. Этот переулок перекрыт лужей, заперт высокими заборами — за ними стройка, но когда Алехин возвращается с работы, это самый короткий путь. Вот те трое его и встретили в переулке: Заратустра Намаганов в мохнатой кепке, Вий в телогрейке и этот длинноволосый с подбабахом.

Алехин не маленький, на четвертый десяток повалило, знает: попросили закурить — не останавливайся, прибавь шаг. А тут даже не закурить попросили, а сунули под нос что-то вроде игрушки: возьми, дескать, недорого, всего четвертная.

А на ладони у длинноволосого вроде как рак — точеный, тяжелый, может, из меди, может, из латуни. Усики, клешни, всякие псевдоподии, не совсем, наверное, рак, но Алехин и присматриваться не стал. Четвертная, может, и не деньги, но не для него. Хмыкнул:

— Из золота, что ли?

Таких, как эти, Алехин всегда недолюбливал. Пропились, рака игрушечного где-то стащили. Торгуются в переулках. А больше всего Алехину не понравились их глаза. Какие-то неживые, без интереса. Предлагают свою игрушку, а в глазах ни искорки. Хоть бы выматерились, и то легче. Думают, наверное, лужа широкая, не побежит Алехин через лужу в ботиночках, а он сам недавно разбрасывал кирпичи. Один сюда, другой туда, если какой и притоплен, он-то знает, где проходит тропа. Готов показать: по воде ако по суху. Потому и не торопился, не выказывал робости. Рака в руки брать не стал, чем-то ему эта игрушка не понравилась.

Похоже, просто литая, даже не механическая. Чувствуя некоторое свое превосходство, подмигнул длинноволосому: это что ж, закусь под царскую водку? А тот не понял. Вот видно по глазам, не понял. Еще, пожалуй, и про пиво ничего не слыхал.

Тогда смылся Алехин. По воде ако по суху.

Смылся и забыл.

Дел по горло, успевай продлять договора. Если правильно — пролонгировать. Время от времени появлялся в садике математик Н. Сразу за свое: мебель не падает, сны не снятся? А ему как раз Вера приснилась — в одних сапогах, без ничего. Но он такой сон и Вере бы не решился рассказать.

Забыл про тех трех. Оказалось, зря.

Через пару дней торопился. Нет чтобы пойти освещенной дорожкой под девятиэтажками, снова свернул на короткий путь в переулочек. В общем-то, понятно, он не замочит ног. А в переулке опять те трое.

Длинноволосый дергается, подбрасывает на ладони рака:

— Вот возьми.

— За четвертную?

— Ты что? Полсотни!

— Растут, значит, цены. — Алехин обиделся, — Это за игрушку-то полсотни? Она ж даже не заводится, дырки для ключика нет. Ну, мужики, я ее на грудь подвешу?

И ухмыльнулся.

Улыбка у Алехина профессиональная, широкая. Чем шире улыбаешься клиенту, тем клиент мягче. И зубы красивые, ровные. Вот по зубам он и получил. Длинноволосый как-то сразу, не раздумывая, дал ему по зубам.

— Ты што? — растерялся Алехин.

И опять ему не понравились их глаза — тусклые, неживые какие-то.

Черт знает что им надо? Может, краденая игрушка, потом не оберешься греха. В драку не полез — трое все-таки. Намекнул: я ведь вас уже видел.