Парикмахерские ребята

- Там совсем не аммиак, а коллодий такой, дурень. И пахнет он совсем слабо. Ты что, на "Птичке" никогда не летал?

- А ты понюхай, как слабо, понюхай!

Лимиччи сходил и понюхал.

- Гвазимальдо, - сказал он, гневно крутя головой. - Ты меня не зли. Обыкновенный коллодий. Не хочешь играть, так сразу и скажи.

- Все против меня, - пожаловался Гвазимальдо.

- Вот что, - заревел Лимиччи. - Если хочешь играть, ползи в колпак, и мы тебя там запрем. А то...

- Это почему еще такое - запрем? Никого не запирают, а меня запирают? Несправедливо.

- Черт с тобой. И других запирать будем. Лезешь ты или нет?

После второго выстрела Гвазимальдо моргнул и вылез из-под колпака мрачнее Лимиччи, когда тот не успевает к обеду. И каждого следующего Гвазимальдо собственноручно запирал в колпаке сам. Потому что очень любил справедливость. Потом подошла моя очередь; он запер и меня. Пистолеты взял Джанпедро Пилон, томный экзульт-куафер не слишком-то высокого класса, но как напарник очень надежный. Если не считать одного недостатка самодовольный болван. Известен он был тем, что дни и ночи напролет писал домой, многочисленным родственникам и девушкам. Родственникам он писал, как и все, на мемо, а девушкам - на бумаге, с огромным количеством завитушек на буквах и обязательно дурными стихами. Ему же не писал никто.

Пилон изготовился, сверкнул прижмуренным глазом, я, естественно, улыбнулся... и вдруг увидел, как из расщелины, в которой недавно скрылся дю-А, вылез ведмедь, то есть этот, как его... бовицефал. Я сначала не поверил глазам.

Пилон выстрелил, я, кажется, моргнул от неожиданности, но бовицефала из виду не потерял. Это был молодой самец невысокого роста, метра два с половиной, не очень для нас опасный, но сюрприз заключался в том, что он вообще не мог находиться сейчас на свободе. Мы их запускать должны были в последнюю очередь.

Я закричал что-то и показал на него пальцем. Ребята засмеялись, а Гвазимальдо пошел меня отпирать. Лучше бы я тогда подождал злиться, и нервничать, и тыкать пальцем в ведмедя. Потому что кто-то все-таки обернулся и тоже его увидел. И закричал. И Гвазимальдо меня не отпер. И всем стало не до меня.

Вслед за этим бовицефалом из расселины начали вылезать еще, и были они чем-то очень разъярены, потому что не скрывались, увидев людей, а направлялись прямо к нам. Они быстро бежали, ведмеди вообще быстро бегают, куда быстрей человека, и деваться нашим просто некуда было, и ребята, поняв, что не скрыться, вытащили из-за поясов шлемы, натянули на головы и замерли в ожидании. Все оружие осталось в вездеходе, потому что на кой нам оружие на острове, где ни одного хищника нет?

Их было много, бовицефалов, штук двадцать пять - тридцать, а нас всего четырнадцать человек. Четырнадцатым был я и ничем ребятам не мог помочь, потому что заперли меня в колпаке, я только и мог что смотреть, как все ближе и ближе подходят бовицефалы и как садит по ним из обоих стволов Джанпедро Пилон, любитель писать письма многочисленным родственникам и знакомым. А что ведмедю пуля, даже с гвазимальдовым психотропом? Только позлить. Но Пилон все же стрелял, и два ведмедя упали, до нас так и не добежав. Только вот другие-то добежали.

Ребята стояли и ждали, потому что спрятаться было некуда, один только Кхолле Кхокк помчался к вездеходу, и никто не вспомнил про мемо, и я тоже про мемо не вспомнил, хотя даже если бы мы и вызвали помощь, она все равно никак не смогла бы успеть - дальний все-таки мыс, пока бы там спецы поняли что к чему. Я навсегда запомню своих ребят, как они ждали бовицефалов, такого вы ни в каком стекле не увидите. И как дрались. Я мог только смотреть и запоминать, и я запомнил все, просто почему-то судьба так глупо распорядилась, чтобы я не мог быть вместе с ними, ожидая бовицефалов. Чтобы я выжил зачем-то.

Это даже странно, до чего ярко я помню каждое движение, каждый шаг каждого из тринадцати ребят в этом побоище. Когда ведмеди приблизились, мотая длинными акульими мордами, все куаферы (да и я в том числе, хотя меня, конечно, почти не было слышно) закричали "устрашение", и видно, так это было жутко, что даже ведмедей проняло, хотя обычно не пронимает, я пробовал. Прижали к земле свои черные скользкие туши, но потом взъярились еще больше и прыгнули. Подождите, немного терпения, в стеклах еще побоищ насмотритесь, а мне не хочется здесь стекол. Это были мои друзья, и я видел, как они погибали. Немножко терпения, по порядку, чтобы не забылись они.