ПАРИКМАХЕРСКИЕ РЕБЯТА. Сборник остросюжетной фантастики

— Вы — странный человек… Сообщаю: расторгнуть договор я не вправе. Для этого нужны уважительные причины, перечисленные в соответствующих пунктах законодательства. Насколько понимаю, ни одной из этих уважительных причин у вас нет. Если не согласны, подавайте в суд, только предупреждаю, закон всегда на стороне правых, то есть администрации. Не забудьте и о компенсации тех средств, которые на вас затрачены. Стоимость проезда сюда обойдется вам во много раз больше, чем вы здесь пока заработали.

— Не могу здесь жить, мне тошно, — сказал я.

— Если тошнит, обратитесь к врачу.

Так я и ушел ни с чем.

Но видеть одних и тех же людей, робота-универсала и двух лаборанток, каждый день надевающих на себя что-нибудь новенькое, высмотренное в журналах мод, с оказией попадающих на планету, я не мог.

В забытом богом поселке жизнь текла неторопливо. Руда исправно добывалась. На обогатительной фабрике автоматы круглосуточно извлекали из нее чистый элемент. Грузовые корабли забирали титан и с завидным постоянством, ровно через день, в шесть часов вечера по местному времени, взлетали в космос, содрогаясь от тяжести полностью нагруженных трюмов… Каждый занимался своим делом, вечером ходили в кино, организовывали пирушки на свежем воздухе, во время которых некоторые особенно набравшиеся колонисты во весь голос призывали на поединок подземных чудовищ. Чудовища, даже если и были, давно попрятались от страха перед бесшабашностью пришлых людей.

Приглашали и меня, но с каждым разом я соглашался все более неохотно. Знаменитую историю о веселом инженере Ирвине, провалившемся однажды в яму и кричавшем оттуда замогильным голосом, я знал наизусть. Какой-нибудь старожил рассказывал ее каждый раз заново, по обычаю нужно было делать вид, что слышишь ее впервые и как можно более искренне изумляться находчивости инженера.

Однажды пришла мысль, что злополучная машина, обделившая меня когда-то, на самом-то деле права, я не пригоден ни к одному делу, которым призваны заниматься люди.

Что я ценил, кроме собственной свободы, — ничего! Зачем она нужна?! Все миры похожи один на другой. Все люди одинаковы. Их разделяет только балл, который они получают после окончания школы… Куда я бегу, если мое предназначение быть лишь предметом для исследования наукой. Они полгода определяли патологию, скрытую во мне. Так и не смогли… Она на поверхности, чтобы добраться до нее, не нужно глубоко копать — я ни к чему не пригоден.

Коли так, то могу, конечно, еще раз достать паспорт, еще раз попытаться заняться не своим делом — результат будет тот же. Могу забраться в городскую кассу и обчистить ее. У меня появится куча денег. Могу сбежать отсюда и предаться увеселениям, благо мест в цивилизации для этого достаточно, — но и развлечения утомят… У меня нет дела, ради которого можно было бы жить. Я — пустое место! Нуль!

Чтобы существовать, приходится выдавать себя за других, но что я — фальшивка, начинаю чувствовать сам, потом почувствуют и окружающие…

На меня уже начинали посматривать косо, я был не похож на жизнерадостных колонистов.

Нынешний коэффициент отделял меня от тех, у кого он был ниже — рабочих, поваров в столовой, работников почты и магазинов. В то же время узкий круг специалистов, имеющих балл больше, был так же недоступен мне. Я чувствовал себя в слоеном пироге, в котором мне раз и навсегда отведено определенное место.

Дошло до того, что я начал с удовольствием вспоминать дни, когда надо мной висела опасность, меня преследовали ученые мужи, поднявшие на ноги розыскную службу Земли. Тогда была цель- избежать преследования — теперь же ничего нет. Существование стало терять смысл.

Я перестал ходить на работу, устраивался где-нибудь подальше от городка, чтобы здания и порт пропадали за холмами, собирал сухие ветки и разводил костер. Смотрел на красноватое пламя, сидел, положив голову на колени, и думал. О чем я думал среди сиреневого приволья чужой планеты? Трудно сказать.

Мысли текли сами по себе, иногда останавливаясь на чем-то, перескакивая с одного на другое, в них не было последовательности. Меня это устраивало, так и должно быть с человеком, который ничего из себя не представляет. В них перемешалось все: воспоминания детства, образы друзей, которые забыли обо мне, презрение к женщинам, в крови которых предательство, живые картинки случившегося со мной за этот год… Я почему-то с удовольствием вспоминал корягу, на которой плыл когда-то по незнакомой речке, и лужу, где брал воду для того, чтобы приготовить кофе.

— Что вы тут делаете?

Оказалось, меня в уединении потревожили администратор колонии и еще несколько ответственных лиц, стоявших рядом с ним с выражением тревожного любопытства на лицах.

— Что это? — с недоумением спрашивали они.

— Костер, — отвечал я. — Так горит дерево на воздухе.

— Зачем?

— Не знаю, — пожимал я плечами, — так хочется.

— Пойдемте с нами, — говорили они мне.

Я подчинился их требованию. Они уговаривали негромко и вежливо.

Ни в чем не перечили, и я понял — они считают, что я сошел с ума.