ПАРИКМАХЕРСКИЕ РЕБЯТА. Сборник остросюжетной фантастики

— Типун тебе на язык, — пугался Евченко. Лысый, быстренький, он моргал ресничками, смотрел на Алехина, но как-то и вбок. Ну, доктор зоологических наук и все тут! Почему зоологических, Алехин себе этого не объяснял, но, правда, чувствовалось в пенсионере Евченко некое зоологическое упорство: все его страховые договора давно кончились, а перезаключать их он, кажется, и не собирался. «Что деньги? С собой, что ли, возьму? Зачем они мне, если меня не будет?» Логика в словах Евченко, конечно, была, но Алехина это бодрило. Он намекал, был вот случай, помер один дедок, жил один и умер один, а у него сразу наследник отыскался. Юноша-студент, подавал большие надежды.

— Ну да, буду я поддерживать этих прыщавых, — быстро моргал Евченко. — «Мертвые с косами вдоль дорог стоят, дело рук красных дьяволят». Орут целый день, ничего святого.

— А то было, — не давал Алехин сбить себя с толку, — загнулся один дедок, а завещание оставил детскому садику. Детский садик всем составом проводил благородного дедка в последний путь.

— Вот писку на похоронах! — сердился Евченко.

И так каждый раз.

Уснул он, что ли? Алехин вновь надавил на звонок, и птичка снова запела. Раздались и быстренькие шаги. Кто-то с той стороны подошел к дверям и затаил дыхание.

— Да я это, Кузьма Егорыч, — Алехин знал Евченко много лет, считал его как бы близким знакомым.

— Ты ж у меня был уже, — ворчливо заметил Евченко, — позвякивая цепочкой, открывая наконец дверь.

— Застрахуй вы свое имущество, Кузьма Егорыч, можно было бы и не вешать все эти цепочки, — ворчливо заметил и Алехин, входя в тесный коридорчик. — Я на хорошую сумму могу вас застраховать. Вот навешали на себя цепей, а есть страховка — бояться не надо.

— А вещи унесут?

— Так страховка же, Кузьма Егорыч, страховка! Вы все новое купите.

— А новое унесут?

— Опять страховка. И опять все новое. Круговорот средств в природе. У вас телевизор «Атлант», теперь таких и не выпускают. Вы новый купите.

— Проходи, проходи.

— Вы меня шпыняете, Кузьма Егорыч, будто я человекообразная собака, — пожаловался Алехин, стараясь не пережать, — а я к вам со всей душой. Вы же умный человек. Я вот на сессии был в горисполкоме, сам слышал: Евченко — человек умный. — Таких слов для своих клиентов Алехин никогда не жалел. — И я так же думаю. Но еще знаю, умным тоже удача нужна, умные тоже нуждаются в счастье. Так ведь? Вот что нам недостает до полного счастья, а, Кузьма Егорыч?

Он спрашивал, а сам рассматривал знакомую комнату. Книжный стеллаж, на стене портретик Генералиссимуса. Книг много, все больше энциклопедии. Он, Алехин, энциклопедию всего раз-то и раскрывал, посмотреть, какое пенсне носил враг народа Берия. И стол ему нравился.

Огромный письменный стол, заваленный бумагами и журналами персонального пенсионера. Тут же лежала лупа, такая мощная, что бактерию можно рассмотреть, но Евченко пользовался ею при чтении. Сейчас лупа лежала на толстой книге. С непонятным волнением Алехин прочел: «Лоция Черного моря». Редкая, наверное, книга. Для служебного, наверное, пользования.

— Вот за что мы всю жизнь боремся, а, Кузьма Егорыч?

Алехин не ждал конкретного ответа, он подбрасывал вопрос для завязки, там разберемся, но Евченко, с присущей ему деловитой пунктуальностью, пожевал узкими губами:

— Единственное, Алехин, за что мы боролись и будем бороться с полной отдачей сил — это счастье, — Евченко никогда не уточнял, кто эти «мы», подразумевалось некое интеллектуальное единство с собеседником. — Смысл всей нашей борьбы, Алехин, именно счастье. Истинное, конкретное счастье. Многие поколения русских революционеров жизнью своей доказали, что человек достаточно высокой духовной организации способен чрезвычайно героически и с максимальной самоотдачей бороться за общее счастье, а значит, и за светлое наше будущее, — наверное, Евченко цитировал одну из многих своих брошюр.

Алехин кивнул. Он с тоской думал, что за стеной, в метре от него лежит заколдованное волшебное царство — квартира Веры. Евченко, как сосед, в любое время может к ней заглянуть, попросить соль или спички, пожаловаться на погоду, а вот ему, Алехину, вход туда воспрещен. На время, конечно, но воспрещен. И непонятно, зачем пенсионеру «Лоция Черного моря»? Это Алехина тревожило. Раньше он этой книги здесь не видел. Стараясь не ломать наладившийся разговор, он спросил: а что это за штука такая — счастье?

— Мир на Земле, — незамедлительно и заученно ответил Евченко. — Но общий мир. И труд на Земле. Но труд не рабский. И свобода на Земле. Но свобода не для собственного утешения. И равенство на Земле. Но равенство не для нищих рабов, а для всех освобожденных от материальной зависимости.

Сам Евченко в своем махровом халате не выглядел человеком, освобожденным от материальной зависимости. Ободренный этим своим наблюдением, Алехин заметил, что в этом году как раз пятьдесят шесть лет стукнуло с того момента, как жить стало лучше, жить стало веселей, а он, Алехин, все еще бегает в деревянный туалет под окнами девятиэтажек. Это как же так получается?