Paris - London - New York

- Да, тяжелое. Такое тяжелое, будто в коже все еще оставалось тело. Мы стояли и разговаривали. Никто не пришел, только ветер нес дым из труб. Где-то ревела корова. Я спросил пана Генека, удается ли вообще что-нибудь продать.

- Когда как и смотря где, - ответил он уклончиво. Его машине было двадцать лет. - Но мотору только десять, - оправдался он с достоинством.

- Ну все же, сколько выходит в день? - напирал я.

- Что-то же надо делать, - ответил он.

У меня не было восьми сотен. Мы поговорили еще немного. Он закрыл створки своего алтаря, и платья, платья-костюмы и пиджаки смешались с клубком второсортной одежды на дне прицепа. Мы попрощались, он включил зажигание, развернулся и поехал в гору. Крыша прицепа, как серебряный панцирь, блестела в полуденных лучах, пока наконец совсем не потонула в металлическом сиянии.

Я легко мог представить себе его путь. Он сворачивал на боковые дороги, которые отходили от главного шоссе, как рыбьи кости от позвоночника. Когда они кончались, надо было возвращаться. В больших деревнях он останавливался у магазина. Тогда подходили женщины, окружали его волшебный сундук, а он раскидывал перед ними трофеи из далеких чужих земель: парижские, берлинские, римские, - как будто вернулся с давней войны, а не просто привез все это с оптового склада. И так являлся им мир, и кружили атомы далекого присутствия неведомых, непредставимых тел. Paris - London - New York. Формы домохозяек с Курфюрстендамм, пространства, еще недавно наполненные пружинистыми движениями шоколадных девушек из Ниццы, шерсть и твид, навсегда впитавшие в себя запах влажного воздуха Темзы; в карманах забытые крошки неизвестно чего - кто-то положил их и не вынул в Бельгии или Голландии, и они прибыли сюда, где небо сейчас обопрется о кромку Карпат и кончится. Вот женщины и касаются этих миров, прикладывают к своим телам, а соседки в роли зеркал кивают с одобрением или говорят: возьми лучше вон то, вон ту красное. И, перегибаясь одна через другую, вслепую тянут руки вглубь прицепа, чтобы достать что-нибудь, чего глаза еще не видели, какой-нибудь знак из далекого далека, доказательство того, что, скажем, над Веной и деревней Бодаки простирается один и тот же небосвод, а форма облаков хотя и меняется по пути, но их сущность остается все той же и над озером Леман, и над ручьем Сенкувка, поскольку реальность едина, и в тонкой батистовой блузке кроется слабый, едва уловимый след Кenzo jungle, Еlephant или Мasumi. На остановке тормозит автобус, появляются другие женщины, и уже делается оживленней, все полно движения, ведь надо успеть, известное то, что не понравилось, в чужих руках сразу приобретает ценность.

- Возьми своему вон ту.

- Ту?

- Ну да.

- Не будет он ходить в зеленом.

- А красивая.

- Красивая, но он не наденет.

Пальто висит, но никто на него не смотрит. Оно ждет своего часа, который в конце концов должен прийти, так же как когда-то пришло время паровых локомобилей, порошкового молока и общедоступных изображений святых. Время всегда приходит. Оно понемногу просачивается в долину как memento далекого наводнения, которое уже унесло за горизонт города и страны. Paris - London New York, пуговички из чего-то золотистого и потемневшие блестки на воротничках, на груди ковбойская вышивка, потертые сгибы манжет. Время, худший его вариант, сосланный сюда в наказание, время second hand, когда сорокалетние мужчины встают с утра и, не побрившись, выходят на дорогу, чтобы молча смотреть, как наступает день, и проходит, и не оставляет никаких следов, кроме выкуренной пачки сигарет. На зрителях стоптанные ботинки, они свободны и умирают от сердечного приступа раньше, чем закончится представление. Потом их души путешествуют утренними пяти-, шестичасовыми автобусами. Никто их не замечает. Живые внимательно смотрят в окна в ожидании перемен, будто не понимают, что те уже текут в их жилах вместе с кровью, и отныне будет только так.

- Я бы взяла серую, пан Генек.

- Нету. Серые сразу разлетаются.

- И коричневых тоже нет?

- Нет. Только то, что здесь. Послезавтра поеду за товаром, может, будет.

- А эта зеленая?

- Сто.

- Старыми?

- Ну не новыми же.

- Даже не знаю. Куплю, а он не наденет.