Париж

Затем все вспомнили про ужин и стали заказывать еду. А потом Хемингуэй и Фрэнк затеяли дружеский спор о Париже и Нью-Йорке, потому что Фрэнк сказал, что после Парижа хочет уехать туда и там жить и работать.

– Оставайся здесь, – сказал ему Хемингуэй. – По крайней мере, в ближайшее время Париж будет тем местом, где вершится будущее искусства. – Он обратился к Клэр: – Вы согласны?

– В том, что касается живописи, танца и моды, то с вами согласятся все, – ответила она. – Лично я очень люблю лондонский театр. И что насчет музыки?

– Стравинский в Париже, – отрезал Хемингуэй. – Чего еще вы хотите?

– Я хочу джаз, – сказал Фрэнк. – Я хочу свежий ритм, и восторг, и импровизацию джаза. А он в Нью-Йорке. И кстати, – посмотрел он на Клэр, – я знаю, что лондонский театр имеет лучшие театральные традиции в мире, но в Нью-Йорке сейчас происходит нечто потрясающее. В этом сезоне на Бродвее пойдет сразу пять пьес Юджина О’Нила.

Но Хемингуэя это не убедило.

– Если ты собираешься писать для сцены, Фрэнк, тогда может быть. Но ни один из стоящих прозаиков и поэтов не хочет быть в Нью-Йорке. Они все в Лондоне или в Париже. Элиот, Паунд, Фицджеральд. Все в Европе.

– Неправда. В Нью-Йорке целая группа сильных писателей. Они каждую неделю собираются в отеле «Алгонкин».

– Кучка старух, – презрительно отозвался Хемингуэй.

– Они не старухи. Они талантливы и молоды.

– Дай им время.

Было очевидно, что спорить с Хемингуэем бесполезно, поэтому Фрэнк и не упорствовал. Вскоре все занялись едой. Когда солнце село, официанты поставили на стол маленькие свечки.

К концу ужина за столом воцарилось всеобщее довольство. Клэр заметила, что Шагал достал карандаши и тихонько рисует что-то на бумажной скатерти. В неярком сиянии свечи она разглядела козу на зеленом фоне и женщину в платье, летящую в темно-синем небе.

Но потом Хемингуэй побарабанил пальцами по столу и сказал, что собирается кое-что прочитать. Клэр полагала, что речь идет об одном из его последних рассказов, и с нетерпением приготовилась слушать, но это было произведение кого-то другого, как уточнил Хемингуэй.

– Эту вещь мне на днях показали в «Шекспире и компании», и она мне очень понравилась, так что я решил поделиться ею с вами. Это начало рассказа, который еще не закончен.

У Хемингуэя был хороший голос для чтения: легкий баритон, без акцента, без излишних интонаций, четкий и ровный, как у репортера, передающего новости из далекой местности.

Но местность, которая описывалась на нескольких листах машинописного текста, была не военной зоной, не американским лесом, не большой горой или полноводной рекой. Там говорилось об ухоженном саде возле простого провинциального дома во Франции, со ставнями на окнах и в окружении клумб лаванды и васильков, где гудели пчелы. Там говорилось о старике, который дремал с газетой на веранде, и о его жене, которая сидела с ним рядом, но уже не помнила, кто он такой. О красивой девушке, которая шла в дом и пересекала кухню, где еще витал запах оливкового масла и уксуса из салатной миски, оставленной на деревянном столе.

И Клэр поняла, что это их дом в Фонтенбло. Она уставилась на Фрэнка, который выглядел смущенным и довольным. Когда Хемингуэй закончил, она прошептала Фрэнку, что он – автор, и он так же шепотом ответил, что не знал о намерении Хемингуэя прочитать отрывок, иначе бы не стал ничего ему показывать.

В заключение Хемингуэй сказал, что никогда еще не читал текста, который бы передавал звуки, и запахи, и атмосферу места так хорошо и так просто, и что, прочитав начало, хочется узнать больше о персонажах, и особенно о девушке, которая по-прежнему – он бросил лукавый взгляд на Клэр – остается волнительно таинственной. А выразительный кивок в сторону Фрэнка всем дал понять, кто автор этих страниц.

Позже Фрэнк проводил Клэр домой, и когда они прощались перед подъездом, он поцеловал ее в щеку, но при этом слегка сжал ее руки.

– Ты очень понравилась Хемингуэю, – сказал он.

Клэр поняла: это означает, что она нравится и самому Фрэнку.

Вспоминая о последних днях в Фонтенбло, Мари едва не кричала от досады.

Когда Марк привез к ним молодого Фрэнка Хэдли, она устроила его в комнате Клэр, переведя дочь в будуар за своей спальней. Рассуждала она так: это не только самое простое решение, но и способ защитить Клэр от молодого мужчины в ночное время. Единственная дверь в будуар находилась за кроватью Мари. Никто не смог бы проскользнуть туда, минуя ее спальню, а она спит чутко.

Итак, Клэр была в безопасности. И конечно, отсюда следовало – себе Мари открыто в этом признавалась, – что Фрэнк, не в силах заполучить дочь, с большей вероятностью обратит свое внимание на мать.

А почему бы и нет? Что ей мешает, если, конечно, он сумеет сохранить все в тайне? Она упустила отца, так не стоит упускать хотя бы сына.