Париж

– Я бы хотел, чтобы ты посмотрел, как работают в паре Морис Шевалье и Мистенгетт, – говорил он Шарли, – но Шевалье сейчас в Париже, и я не думаю, что он вернется.

Но Шарли открыл для себя джаз.

Сначала его называли регтайм. Тоненький ручеек первых исполнителей потек из-за Атлантики, еще когда Шарли был ребенком, а в двадцатые годы в Париже гастролировало уже множество чернокожих музыкантов. К их удивлению, французов мало волновала расовая принадлежность. Отчуждения, к которому привыкли афроамериканцы в Нью-Йорке – даже в таких местах, как музыкальный клуб «Коттон», – в Париже не существовало. Вскоре Монмартр стал известен как второй Гарлем. Шарли бывал там постоянно. Поскольку джазовая сцена не затихала до утра, то появились кафе, где подавали завтрак двадцать четыре часа в сутки, и Шарли часто возвращался домой лишь на рассвете.

Самой выдающейся из всех чернокожих исполнителей была, несомненно, Жозефина Бейкер. Она танцевала почти полностью обнаженная. Не имея никакого музыкального образования, она пела так хорошо, что триумфально выступала даже в оперетте. В Америке она была негритянкой, которую могли не пустить в гостиницу или ресторан. В Париже она была выдающейся артисткой, которую повсюду встречали как звезду. Шарли ходил на ее выступления в ночных клубах, а Роланд водил жену на более сдержанные ревю.

Шарли считал, что для полного счастья ему не хватает лишь одного. Он мечтал летать на аэроплане. Ведь аэроплан – еще более эффектная вещь, чем его раритетный автомобиль. А отец не хотел покупать аэроплан сыну.

– Я должен хотя бы иногда отказывать Шарли, – объяснил Роланд жене. – А иначе совсем разбалую его.

Мари уставилась на мужа. Должно быть, это шутка. Его сын, хоть и милейший юноша, был избалован давно и безнадежно.

Но Роланд вовсе не шутил. И этот диалог напомнил Мари о принципиальной разнице, которая существует между ней и мужем.

Сначала Мари о ней не догадывалась. У Роланда было множество причуд в отношении того, что можно, а что нельзя говорить, или носить, или делать, и все они отражали его принадлежность к богатой знати. Некоторые из этих привычек Мари наблюдала и у отца как человека светского, однако у Роланда их было гораздо больше. Она находила их забавными, и муж не возражал, когда она поддразнивала его, поскольку все они подчеркивали его благородное происхождение.

Но за ними, этими безобидными особенностями поведения, лежало нечто более фундаментальное. Вот с этим Мари было труднее разобраться.

Несмотря на героическую светскую жизнь, у Шарли случались периоды дурного настроения, во время которых он становился потерянным и ранимым, словно подросток. Мари полагала, что причиной тому всего лишь природная склонность к унынию, ничего серьезного. И тем не менее, думала она, Шарли был бы счастливее, если бы ему было чем себя занять.

В первое время она поражалась тому, как мало успевал он сделать за день. Если утром приходил портной, чтобы снять мерки для нового костюма, Шарли считал такой день плодотворным. Когда Мари вспоминала, сколько всего она умудрялась сделать за рабочий день, когда управляла «Жозефиной», то находила темп жизни Шарли почти комичным. И нельзя сказать, что сын Роланда отличался особой леностью. Если, например, появлялся новый метод в ведении сельского хозяйства, который казался Шарли полезным для поместья, то внедрению этого метода он отдавал всего себя. Когда они с отцом решили разводить грибы, Шарли стал экспертом по созданию грибных грядок и всего процесса, и в результате начинание обернулось большим успехом. Но как только все наладилось и пошло своим чередом, Шарли немедленно вернулся к светской жизни.

– Наверное, все дело в том, что я из буржуа, – заметила Мари мужу как-то вечером. – Я выросла в среде, где мужчине каждый день положено идти на работу. У него должна быть профессия, фирма, занятие. Мне кажется, что иначе просто невозможно.

– Благородная традиция, по крайней мере во Франции, состоит в том, чтобы аристократы вели солдат на битвы, – ответил Роланд. – Чтобы они сражались и погибали за нашего короля и страну. А когда мы не заняты войнами, то управляем своими поместьями и следим за своим гардеробом, чтобы выглядеть элегантно. Последний пункт особенно важен.

– Большинство людей иначе смотрят на вещи.

– Мы не принадлежим к большинству.

– Как я понимаю, тебя не смущает отсутствие постоянного занятия. То есть работы.

– Напротив! Я бы стыдился, если бы имел работу.

– Ежедневный труд ниже твоего достоинства?

– Думаю, да.

– И конечно, ты считаешь, что Шарли, блистая в свете, приумножает фамильную честь. – Мари покивала сама себе. – Так вот что значит быть аристократом.

– Это верно не только в отношении аристократии, как мне кажется. То же самое можно сказать о матадоре, оперной звезде или чемпионе. Таковы люди.

– Да, верно, – признала Мари.