Париж

Огромным облегчением для Якоба было убедиться, что он напрасно боялся за здоровье новорожденного сына. Роды оказались не такими сложными, как предполагалось, малыш с первых недель хорошо ел и прибавлял в весе. Из чего Якоб сделал вывод, что Бог не отвернулся от него. Более того, иногда он готов был поверить, будто Всевышний даже доволен тем, что семья Якоба перешла в христианство.

Но были в новой жизни и неприятные моменты. Как ни странно, больнее всего его задели слова человека, с чьим мнением он никогда особо не считался.

В первое же утро после того, как факт крещения Якоба стал общеизвестным, к нему домой пришел раввин:

– Это правда, Якоб бен Якоб? Ты перешел в христианство? Скажи мне, что это не так.

– Это правда.

Якоб ожидал, что раввин будет разгневан, но это было не единственное и не самое сильное его чувство. Нечто иное отпечаталось на лице раввина, придавая ему какое-то новое достоинство. Это была глубокая скорбь.

– Но почему? Как ты мог совершить такое?

– Я решил, что Иисус из Назарета и есть Мессия.

Конечно, эти слова были ложью. Но сказать раввину правду он не мог. И, глядя на человека, которого он не любил, Якоб вдруг почувствовал себя безмерно виноватым. Он хотел крикнуть: «Я сделал так, потому что евреев хотят прогнать. Я сделал это, чтобы спасти семью». Но он не имел на это права. Вот что стало его самым тяжким преступлением. Он ничего не сделал, чтобы предупредить об опасности своих соплеменников. Он собирался молчать в ожидании того дня, когда злой рок настигнет их, а потом наблюдать, как они все потеряют и окажутся выброшенными в мир без прав и имущества.

– Значит, ты предашь нас, Якоб бен Якоб? – горько спросил раввин. – Ты станешь еще одним Николаем Донином?

Это было жестокое обвинение. Каждый еврей знал, что Николай Донин, тот францисканец, который убедил христиан сжечь Талмуд, сам был рожден евреем. Говорят же, что никто не мстит с такой яростью, как предатели.

– Никогда! – воскликнул Якоб.

Обвинение раввина оскорбило его, но те слова, что были сказаны на прощание, преследовали его всю оставшуюся жизнь.

– Ты назвал меня дураком, – сказал раввин, – но на самом деле дурак – ты, Якоб. Ты крестился, перешел к христианам. И теперь ты думаешь: отныне я в безопасности. Но ты ошибаешься. Это я знаю точно, и вот что я тебе скажу. – Он воздел палец кверху. – Ты еврей, Якоб. И что бы ты ни сделал, что бы ни говорили сейчас христиане, поверь мне: ты никогда не будешь в безопасности.

Итак, Якоб стал посещать церковь и научился быть христианином. Он уже имел об этом общее представление благодаря дружбе с Ренаром и другими христианами. Но, обладая пытливым умом, Якоб захотел глубже изучить религию, в которую обратил семью. Ветхий Завет он знал хорошо, поэтому стал изучать Новый и с большим интересом обнаружил, что один буквально вырастает из другого. Якобу Иисус и Его ученики не казались христианами, воюющими с еврейской культурой. Нет, он видел их евреями. Их культура была еврейской, они соблюдали еврейские законы, следовали еврейским обычаям. Они читали Тору и приносили жертвы в храме Иерусалима.

А что касается христианской концепции любви, то кто станет спорить с ней?

Когда Ренар призывал его вспомнить, что христианство зародилось среди группы евреев, которые поняли, что их раввин и был обещанным Мессией, Якоб увидел в этом только уловку, с помощью которой Ренар хотел убедить его креститься и спасти свою шкуру. Вероятно, так оно и было. Но в дальнейшем Якоб пришел к выводу, что его друг сказал истину. Читая Деяния святых апостолов, он все больше поражался тому, до какой степени первые христиане были евреями и как велики были шансы, что они так и останутся еврейской сектой. Миссионерские старания апостола Павла предотвратили это. Время и трагедии истории сделали все остальное.

Но игнорировать столь долгую историю невозможно. То, что произошло, не изменишь. Церковь с подозрением относится к нему, раввин больше не желает с ним разговаривать, его жена несчастна, дочь озадачена, и Якоб понимал, что их вины в этом нет.

И все это время, каждый день, каждый час, Якоб с тяжелым сердцем и тайным стыдом ждал, когда на евреев Франции обрушится страшный удар.

Шли недели. Ничего не происходило. Якоб стал думать, не ошибся ли Ренар насчет намерений короля? И не напрасно ли он сам обрек семью на неописуемые страдания?

Но Ренар не ошибся. Король действительно планировал разрушить еврейскую общину, но не так, как предполагали.

В год 1299-й от Рождества Христова Филипп Красивый объявил, что больше не будет защищать евреев от инквизиции. И этот удар был столь же коварен, как и жесток.

Что сделал король? Ничего. Что могла сделать инквизиция? Все что угодно. Уменьшались ли доходы короля, которые он мог получить от евреев? Нет. Подтверждал ли он свое благочестие? Да.

И что же это означало для Якоба?