Париж на час

— Как и за всеми ними. У меня тоже такое впечатление создалось. А теперь еще следят и за мной, руководят мною.

— Глупости! Никто тобой не руководит. Но давай двигаться дальше. Халин. Он проживал в этой квартире, поэтому пользовался там всем, в том числе и ножом. Поэтому уж его-то отпечатки повсюду понятны.

— Но у него мотив! Убит муж его любовницы!

— Да, тут не поспоришь. Но тогда скажи, если бы он решил убить своего соперника, стал бы он это делать в квартире, которую снимает?

— Он мог бы это сделать, если бы не планировал, если бы, к примеру, Вершинин их выследил и застал, что называется, жену в койке с любовником. Произошла сцена, скандал, Вершинин набросился на Халина, тот побежал на кухню от него, схватил нож и всадил в него…

— Да, такое могло произойти. Но разве одного, ну, максимум двух ударов ножом было недостаточно, чтобы его убить?

— Лариса на эмоциях могла добавить. Хотя на ноже ведь нет отпечатков ее пальцев!

— У нее алиби, поэтому и следов на ноже нет. И знаешь, что меня больше всего напрягает? У меня такое чувство, только ты не смейся, будто бы кто-то заставил всю эту четверку оставить на ноже свои следы.

— Кто?

— Тот, кто все это и организовал. Кто ненавидел Вершинина и чужими руками убил его. Ну не тянут все они на убийц! Глупое, я бы даже сказала, какое-то бездарное убийство. Чтобы средь бела дня собралась такая разношерстная компания и завалила огромного, крепкого мужика? И кто потом выбросил нож в канализационный колодец?

— Не знаю…

— Ну, про зонты я тебе рассказал. У всех четверых, вернее, у пятерых (!), и у Вершинина в квартире тоже этот зонт.

— Получается, их связывает этот символ. Зонт. Словно они все пятеро под зонтом, понимаешь? Как бы защищены — от дождя, но на самом деле от проблем. Они — все вместе. Символично, согласись.

— Понимаешь, если бы, к примеру, у каждого из них был тоже зонт, но какой-нибудь разноцветный или просто огромный, под которым действительно можно было бы спрятаться, то можно еще предположить какой-то намек на защищенность и на связь между ними. Но эта бабочка и цилиндр, прикрепленные к зонту! Зонт и без этих гендерных деталей явно мужской. Но не просто же так зонт превратили в какой-то символ.

— Ну да… И что, никто и ничего не рассказал про зонт? Никто не проговорился?

— Я отпустил их всех, чтобы они хорошенько подумали обо всем. Объяснил, что здесь каждый за себя и кто скорее расколется, тому скостят срок. А то и вовсе отпустят, даже если этот член компании присутствовал при резне. Если расскажут про зонты, многое может проясниться. Хотя у меня создалось такое впечатление, будто бы они и сами-то относятся к зонту несерьезно… Впрочем, кто-то, Татьяна Абрамова, например, поначалу в разговоре с Воронковым бросила через плечо, мол, какой-то тип подарил, а когда я ее допрашивал и начал расспрашивать про зонт, у нее было такое выражение лица, как будто бы она что-то вспомнила и испугалась. Но тоже ничего не рассказала.

— Значит, все молчат? Странно.

— Странно другое! Когда я показываю им фотографию остальных, они все произносят одну и ту же фразу: «Они же мертвые!»

— Ничего себе!

Казалось бы, чем больше Валерий рассказывал Саше о деле, тем интереснее становилось, ну просто интрига за интригой. Вот только Саша почему-то почувствовала, что теряет интерес к разговору. Всех этих потенциальных убийц, пытавшихся спрятаться под одним большим зонтом (а именно так она и представила себе мокрую от дождя компанию в забрызганной кровью одежде), заслонила другая картинка и связанные с ней воспоминания: иллюминатор, за стеклом которого, уже совсем близко, под животом самолета — ровные ряды виноградников, зеленых, и лиловых, и розовых от цветов лугов… Она спрашивала себя, что заставило Игоря пригласить ее в Париж? Она закрывала глаза и видела себя за столиком парижского кафе, слышала голос Игоря. А ведь он был ей совершенно чужим человеком!

— Саша, с тобой все в порядке? — Седов взял ее за руку. — У тебя сейчас было такое лицо, словно ты потеряла сознание… Побледнела. Ты здорова? Не переутомляешься?

— Валер, да все нормально. С чего ты взял, что я переутомилась? Да я на ужин приготовила тебе яичницу! Наспех!

Как-то зло у нее это прозвучало, чуть ли не с издевкой. Он посмотрел на нее, не зная, что и сказать. Вот только что она была здесь, с ним, она принадлежала ему, и вдруг этот холодный тон.

— Ладно, Саш, извини, что гружу тебя своими делами… Думал, что тебе интересно будет.

Он встал и вышел из кухни. Перед тем как отправиться в спальню, он заглянул в детскую, склонился над кроваткой со спящей дочкой, поцеловал ее в теплые щечки. Девочка выглядела здоровой, во сне разрумянилась. Да и поправилась, чувствуется, что у нее хороший аппетит. Ладно, пусть все идет, как идет. Маша в надежных руках, Саша работает, все в порядке.