Париж.ru

Корзинка наполнялась медленно. Не то чтобы Алекс очень неловко орудовал шестом, а Лера неуклюже подбирала сливы. Но как-то так получалось, что они беспрестанно обменивались взглядами, и постепенно взгляды эти становились все более долгими, а промежутки между ними – короче и короче. Наконец вышло так, что Лера просто не смогла нагнуться за очередной россыпью мирабели. Нет, не потому, что так уж не хотелось. Просто зацепилась поясом дождевика за какую-то колючку и застыла – ни тпру ни ну.

Насторожилась, ощущая, как насторожилось все вокруг. Деревья, чудилось, смотрели на нее – смотрели выжидающе. А солнце, наоборот, зашло за их вершины, чтобы не смущать своим взглядом, чтобы не пялиться откровенно, а подглядывать.

За чем подглядывать? Чего они все – солнце и деревья – ждут? Почему так сильно пахнет лаванда? Что сейчас произойдет?

Лера замерла, пойманная не только поясом дождевика.

Алекс подошел сзади, отцепил плащ. Но потом зачем-то потянул на себя его раскрывшиеся полы и тянул до тех пор, пока дождевик не соскользнул в траву. Лера удивилась, зачем он это делает, хотела обернуться, но не смогла: Алекс обхватил ее сзади, уткнулся в шею, медленно водил губами от плеча к уху. Руки его накрыли ее груди, пощипывали соски. Он прижался к ней всем телом, и то, что Лера чувствовала, заставило ее задрожать.

Она и правда испугалась, растерялась. А деревья, значит, знали заранее, что сейчас произойдет?.. Рванулась вперед, но Алекс поймал ее за руку, развернул в рывке, притянул к себе, обхватил – не шелохнуться. Губы его завладели ее ртом, не давали слова сказать, не давали протестовать. Да хотела ли она протестовать? Она хотела совсем другого. Чтобы его рука скользнула между их притиснутыми друг к другу телами, нашарила «молнию» ее джинсов, расстегнула. Чтобы освободила ее бедра. Чтобы развела их. Хотела опуститься вместе с ним на валяющийся внизу дождевик. Хотела оплести ногами его спину, принять его хотела.

И все случилось так, как хотела она.

Их губы не могли расстаться, но дыхания не хватало. Пришлось прервать поцелуй. Они тяжело дышали, утыкаясь в плечи друг друга, двигались в резком, безумном ритме, словно бежали наперегонки, изо всех сил пытаясь – и в то же время боясь опередить друг друга. Они молчали, отдаваясь друг другу и принимая друг друга без объяснений, без оговорок, без просьб. Осознание полной взаимности этого внезапно вспыхнувшего, нежданного, неодолимого желания сделало их бесстыдными и счастливыми. Они словно бы исполнили некое непременное условие дальнейшего существования, как если бы им на роду было написано принадлежать друг другу – хотя бы миг единый.

И наконец это условие исполнено. Вполне! Они какое-то время еще лежали рядом, взглядывая друг на друга почти со страхом из-за испытанного только что сокрушительного, почти разрушительного чувства. Потом, вдруг устыдившись и себя, и друг друга, и случившегося, отвернулись, торопливо привели в порядок одежду. Поднялись, отводя глаза, начали подбирать раскиданные вещи, рассыпавшуюся из корзинки мирабель...

Сливы раскатились довольно далеко, вот и они расползлись друг от друга, словно расставались, словно готовы были проститься навеки и забыть все, что случилось только что, но вдруг обернулись и, сидя на корточках, опять засмотрелись в глаза друг друга: с новым узнаванием, с новым осознанием и самих себя, и окружающего мира.

И разом, как под ударом кнута, вскочили на ноги, услышав веселый мужской голос совсем рядом:

– О, вот вы где, Валери, моя милая!

Повернулись, чувствуя себя преступниками... Около ржавой калитки стоял Жерар, красивый и сияющий, в светлом костюме, с букетом алых роз, – слишком цивилизованный для этого заросшего, блаженного, таинственного сада, такой же странный, такой же чуждый здесь, каким, наверное, показался согрешившим Адаму и Еве возникший в саду Эдема суровый бог. Но следующий его поступок был достоин змия-искусителя... Жерар протянул Лере маленькую коробочку. В ней на белом атласе лежал золотой перстень с камнем, который сверкал, искрился и переливался так, как может сверкать, искриться и переливаться только один-единственный камень на свете: бриллиант чистой воды.

Вениамин Белинский. 4 августа 2002 года. Нижний Новгород

Веня и сам не мог бы объяснить, почему вдруг назвал неизвестную даму этой загадочной фамилией. Вроде бы не с чего, но вот осенило, а вернее будет сказать – шарахнуло догадкой по голове. Ведь раньше он даже не подозревал, что таинственный «ответственный редактор Ф. Голдфингер» – особа женского пола. Но было в этой низенькой, почти наголо стриженной женщине, во всем ее облике что-то такое... безапелляционное, грубое, предельно самоуверенное, словно выставленный вперед указующий перст. Веня сначала не понял, что, собственно, брякнул, но уж если даже он ощутил изумление, то что же сказать о гостье?!

Сумка выпала у нее из рук и со стуком приземлилась на ступеньку. Москвичка несколько мгновений молча смотрела на Веню, потом с усилием разомкнула губы и проскрежетала: