В светской жизни большое место занимали не только заседания Академии (куда академики должны были являться в «униформе» – зеленых мундирах, расшитых пальмовыми ветвями, в треуголке и при шпаге), но и предвыборные мероприятия. Каждый кандидат должен был заручиться согласием как можно большего числа академиков; для этого он совершал так называемые академические визиты: объезжал членов Академии и просил их поддержки. Почти все кандидаты в академики имели покровительниц среди светских дам, и те интриговали, льстили академикам, вдохновляли журналистов на статьи в прессе, расхваливающие их подопечного. Порой они даже вели закулисные переговоры с конкурентками о взаимной поддержке и «обмене» голосами: например, сначала госпожа Рекамье добивалась, чтобы Шатобриан поддержал графа Моле – креатуру графини де Буань; затем, когда Моле был избран, госпожа де Буань просила его проголосовать за философа Балланша – друга и многолетнего поклонника госпожи Рекамье.
Вниманием светского общества пользовалась также Академия моральных и политических наук, основанная в 1795 году, упраздненная Наполеоном и вновь воссозданная в 1832 году. В ней состояли 50 человек, прославившихся на поприще философии, юриспруденции, политической экономии. Злые языки, впрочем, утверждали, что эта новая Академия вызывала интерес публики не столько из-за содержания произносимых там речей, сколько из-за красоты ее непременного секретаря историка Франсуа Минье. Впрочем, свои звездные часы бывали и у этой Академии: одним из них стало заседание 3 марта 1838 года, когда Талейран произнес похвальное слово своему покойному другу дипломату графу Рейнгарду. Талейрану в это время было 84 года; конечно, тогда никто еще не знал, что жить ему осталось всего два месяца, но почти все чувствовали, что это одно из его последних публичных выступлений. Талейран в течение получаса блестяще декламировал свое похвальное слово – как отметили восхищенные очевидцы, «звонким голосом и без очков». В такие дни зал Французского института был полон: «В центре и в боковых ложах не оставалось ни одного праздного места, даже и на bancs reserv'es [запасных скамьях], кои сберегаются обыкновенно для семейств членов Института или для министров. Когда все места на скамьях были заняты, принуждены были прибегнуть к стульям и к табуретам, коими заставили все промежутки, оставляемые обыкновенно для спасающихся заблаговременно от академической скуки» (А.И. Тургенев).
Рядовые заседания Академии моральных и политических наук проходили (также публично) каждую субботу в полдень. Академики слушали чтение отрывков из готовящихся к печати книг и обсуждали разные философские, исторические и моральные вопросы: от воспитания девочек в Средние века до отмены рабства, от содержания преступников в современных тюрьмах до способов борьбы с пауперизмом – массовым обнищанием вследствие промышленного и торгового обновления.
В Париже собирали многочисленную публику не только заседания этих «гуманитарных» академий, но и заседания Академии наук, где выступали физики, химики и прочие «узкие специалисты». В.М. Строев свидетельствует: «Наука умеет говорить (во Франции) языком массы; зато в заседания Института (Академии наук) ходит столько посетителей, сколько зала вместить может. Если раз заглянешь в Институт, так после уже не пропустишь ни одного заседания. Приятно и усладительно сидеть возле мужей, которых имена знамениты в Европе; любопытно и поучительно слушать их споры и прения, пользоваться результатами их трудов и открытий. Академия сбирается по понедельникам, в здании, ей принадлежащем, у моста Искусств».
По мнению Строева, такая популярность академических заседаний объяснялась тем, что французские ученые (в отличие от русских) не составляли особую касту и «не отделяли себя китайскою стеною от веселой толпы живущих для жизни, а не для науки»: «Парижский ученый работает все утро, иногда с шести до шести часов; зато, отправляясь на обед, он оставляет науку до завтра и становится человеком. Самые знаменитые мужи не гнушаются народными праздниками, бульварными прогулками, сельскими развлечениями. … Живя в обществе, между людьми самыми простыми, самыми обыкновенными, они научаются изведывать потребности века, нужды современного общества, и теорию свою прилагают к делу. Зато влияние их на массу прямее; они знают, по опыту, как легче, быстрее пустить новую истину, новое открытие в ход, в дело. … Во Франции от столкновения ученых с неучами разговорный язык обогатился терминами науки; можно объяснять любую науку, не прибегая к книжному языку и так, что все будут понимать профессора».