Парижане. История приключений в Париже

Спустя чуть более двух лет после случая на улице Денфер по улице Гренель через предместья Сен-Жермен двигался, колыхаясь, портшез с роскошной обивкой. Ночью выпал небольшой дождь и превратил песчаные улицы в грязь. Новый инспектор каменоломен спешил на свою первую условленную встречу. Он глядел в окошко заляпанного грязью паланкина, вспоминая дни, когда он ходил по аристократическому предместью пешком. Он изучал эти великолепные фасады, останавливаясь, чтобы зарисовать фриз или круглое окно, поражаясь, как архитектор сумел изогнуть конюшни и служебные помещения в ромбовидную фигуру и создать двор, достаточно широкий для того, чтобы любой гость оробел, прежде чем доберется до парадного входа. Он делал наброски карнизов и портиков, на которые брызгала вода, льющаяся из пастей медных дельфинов, под высокомерными взглядами привратников, одетых по-королевски.

Для Шарля-Акселя Гийомо, взгляды которого нам известны по его многочисленным памфлетам и характер которого является в некоторых отношениях ключом к последующим событиям, Париж всегда был городом закрытых дверей. Его гербом – а это был корабль с девизом, позаимствованным у старинной корпорации лодочников Сены: Fluctuat пес mergitur («Зыблем, но не потопйм») – вполне могли быть ворота вместо корабля: прочная преграда из дуба и железа с девизом из «Ада» Данте: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»

Когда он был молодым архитектором в Риме, его не раз с улицы затаскивал к себе какой-нибудь аристократ, который хотел показать профессиональному взгляду художника сокровища, которые скрывались за осыпающимся фасадом. В Париже человека, который просил разрешения войти, чтобы рассмотреть шедевры домашней архитектуры, но у которого не было необходимого – титула и пары белых манжет, – надменный слуга с благословения своего хозяина без разговоров прогонял. Иногда он видел смешную маску из румян и свинцовых белил, насмешливо улыбающуюся из верхнего окна.

Италия доказала свое превосходство, объявив художественные конкурсы для всех народов Европы и наградив его, Шарля-Акселя Гийомо, призом Рима в области архитектуры, когда ему было всего двадцать лет. Хотя его родители были французами, случайное рождение в Стокгольме, где его отец торговал, лишили его права на любую стипендию, которую могли получать французы. Он был вынужден пробивать себе дорогу из безвестности лишь с помощью таланта и решительности. Его иностранное происхождение, по крайней мере, оградило его от нелепой заносчивости, которая заставляла французов полагать, что собор, который нужно было подпереть, как разваливающийся сарай, не уступает греческому храму. Не было простым совпадением то, что его архитектурные изыскания лучше всех оценил человек, который был вынужден жить в изгнании. «Ваши наблюдения доставляют такое же удовольствие, сколь они поучительны, – написал ему Вольтер в письме. – Мне по-прежнему интересен Париж, как могут быть интересны старые друзья, которых любишь со всеми их недостатками, – город с кривыми улочками, рынками посреди дороги, домами и даже фонтанами без воды! Утешительно знать, что монашеские ордена имеют необходимую для них территорию. Без сомнения, все наладится в течение следующих пяти-шести веков. А тем временем я желаю вам успеха, которого заслуживает ваш огромный талант».

Портшез обогнул зеленые от тины стены церкви Сен-Сюльпис и стал подниматься вверх по улице Турнон к Люксембургскому дворцу. Это не было частью Парижа, в которую он лично сделал заметный вклад, и он мог почувствовать негодование при виде явных дефектов некоторых памятников. На этой поздней ступени его карьеры работой, принесшей ему самую большую выгоду, было ухаживание за мадемуазель Ле Блан, чье бесспорное очарование заключалось в том, что она была дочерью главного архитектора города. Даже будучи зятем господина Ле Блана, Гийомо изо всех сил старался сделать себе имя. Он уже построил несколько роскошных загородных домов в провинциях и аббатство на развалинах монастыря в Везелее, но в Париже он был известен главным образом как архитектор казарм. Его талант поддерживать вычурную работу других людей принес ему немалые, но бесславные заказы.

Он женился на мадемуазель Ле Блан шестнадцать лет назад. Теперь, когда ему было хорошо за сорок, это был высокий мужчина с каменным лицом и головой, которую легко можно было назвать черепом. Он носил парик, сильно сдвинув его назад, наверное, для того, чтобы продемонстрировать в полной мере свой высокий лоб. Эффект был несколько отталкивающим, но при определенном освещении можно было увидеть намеки на робость и угрюмость, навевающие мысли о глубоких и частых раздумьях и даже определенном благородстве духа, которое нуждалось только в признании, чтобы расцвести. Его душевные волнения были скрыты слишком глубоко, чтобы их можно было разглядеть, и он редко выражал их, за исключением изданных в печатном виде. У него имелись две дочери, несколько протеже и могущественные связи, и он не видел необходимости иметь друзей в профессиональной сфере.