Парижская любовь Кости Гуманкова

– На меня действует, – сознался я. – А как на Бурова, не знаю. Так что постучу обязательно, тем более что я обещал Пековскому…

Алла посмотрела на меня с каким-то недоумением, разочарованно улыбнулась и отвернулась к окну…

Здание посольства – монстр, появившийся на свет в результате соития конструктивизма и эпохи украшательства, – располагалось, как объяснила мадам Лану, в чрезвычайно фешенебельном районе Парижа. Встретили нас так, как встречают гостей, от которых не удалось отвязаться. Подтянутые ребята нехотя проводили нас в комнату, куда минут через десять нехотя зашел молодой человек, удивительно похожий на нашего Друга Народов (они даже переглянулись), но только с величественною усталостью в движениях и ровными зубами. Пока товарищ Буров докладывал о целях и задачах нашей спецтургруппы, молодой дипломат кивал и с недоверием разглядывал скороходовские башмаки Гегемона Толи.

– Нравится Париж? – спросил он отечески.

– Очень! – простодушно ответили мы.

– Может быть, нужна наша помощь? – поинтересовался он таким тоном, что попросить после этого о чем-либо мог лишь человек, напрочь лишенный совести.

– Нет. У нас все в порядке, – ответил Друг Народов, поедая глазами своего везучего двойника. – Группа дружная, дисциплинированная…

Томный полпред равнодушно кивнул, внимательно поглядел на часы и для вежливости полюбопытствовал:

– Может быть, есть вопросы?

– Скажите, а трудно здесь работать? Все-таки капиталистическое окружение! – заискивающе спросил Диаматыч.

– Даже не представляете себе, как трудно! – вдруг оживился он. – Страшно тяжело! Все время на нервах. Все время буквально в боевой готовности! Вот позавчера: опять диверсия… Выхожу на улицу, чтобы поехать за город, а у моего «мерса» проколота шина… Понимаете?

– Ужасно! – вдруг вылетело у меня. – А я вот недавно оставил велосипед возле универсама, возвращаюсь – нет! Представляете?!

Международный юноша поморщился и встал, давая понять, что после такого глумления говорить ему с нами просто не о чем… Возле автобуса Друг Народов набросился на меня с упреками:

– Как вы посмели?! Это такой уровень!

– Ну и правильно! – заступился за меня Спецкор. – Нечего выпендриваться!

– Делаю вам замечание, Гуманков! – сурово предупредил товарищ Буров.

Вечером, после хорошего ужина с вином, проводив на свидание с Мадлен Спецкора и вполглаза глядя по телевизору фильм о том, как в оккупированном Париже расцветает любовь Катрин Денёв и Жерара Депардье, я обдумывал неизбежность драки с товарищем Буровым и восстанавливал в памяти свои скромные навыки рукопашного боя. Лет семнадцать назад в строительном отряде меня крепко поколотили деревенские мордовороты только за то, что я из коровника, который мы строили, забрел в село. Вот, собственно, и весь навык. Потом я почему-то вспомнил, как тем же летом, в том же стройотряде Пековский оприходовал ту невзрачную девицу с экономического факультета, свою будущую жену, а после уверял, что даже понятия не имел, кем работает ее папа, а если бы имел понятие, то ни за что не стал бы иметь ее – девицу. Девица, разумеется, подзалетела, а Пековский, который уже отправил в больницу на разминирование двух отзывчивых однокурсниц, вдруг ни с того ни с сего взял и женился на жертве своего любострастия. Ребенка она, кстати сказать, доносить не смогла, а поскольку в стройотряд они больше не выезжали, то и детей у них не было.

В 22.10 я, как часовой, стоял у двери товарища Бурова и чутко прислушивался к происходящему в номере. Тишина. Легкое позвякивание чего-то стеклянного. Потом приглушенная музыка. Ничего, напоминающего посягательство на женскую добродетель. Я обдумывал, как буду объяснять сердитому на меня рукспецтургруппы свой поздний визит, когда открылась дверь другого номера и оттуда крадущейся походкой вышел Диаматыч, одетый в синюю шерстяную олимпийку «А ну-ка, дедушки!» и кожаные тапочки.

«Докладывать пошел, гад!» – подумал я и незаметно последовал за ним.

Как и следовало ожидать, спустившись в холл, он сразу подошел к телефону-автомату, при помощи которого, между прочим, можно было позвонить даже в Москву, и снял трубку. Когда, прячась за колоннами, я приблизился настолько, что мог слышать его голос, разговор уже шел к концу.

– Нет, завтра мы в семьях… Послезавтра… В одиннадцать… Раньше нельзя, у нас программа… Да и, конечно, конспирация… Нет, ничего не изменилось… Следят за каждым шагом… Около льва… Я тоже…

Вслушиваясь в его слова, я механически глянул на часы и обомлел: 22.28. Черт подери, пока я выслеживаю этого старого глубинщика, Алла там, в номере, в лапах мордатого Бурова. Бедняжка, она надеется остановить этого жлоба при помощи бабушкиного взгляда! Я рванулся назад…

Они стояли на пороге номера и церемонно прощались. Товарищ Буров нежно удерживая ее пальцы в своей лапе и журчал:

– Ничего не поделаешь, но на один день вам придется стать моей женой…

– Все это так неожиданно… – жеманилась Алла, стараясь отнять руку.

– Есть у советских людей такое слово – «надо», Аллочка! Слышали?

– Приходилось… – вздохнув, отвечала она.