Парижские бульвары

Я заметила, что у него заплетается язык. Мысли Боэтиду явно мешались. Попытавшись подняться, он тут же снова тяжело упал в кресло, и двигаться ему было трудно.

– Боже! – пролепетал он в ужасе, словно неожиданная мысль пронзила его. – Вы меня отравили! Вы убийца!

– Не бойтесь, – успокоила я его. – Это только морфий. Вы уснете, и ничего с вами не станется.

Боэтиду разевал рот, вероятно, пытаясь позвать на помощь. Вместо крика получался только шепот. Глаза толстяка закрывались. Еще какое-то мгновение он бормотал что-то, шевелил руками, а потом умолк.

Я подошла к нему, взглянула в лицо: Боэтиду спал. Я осторожно разжала его руку и забрала стакан. Вино было выпито едва ли на треть. Вещество, данное мне Батцем, действует безотказно… Я поставила недопитое вино на стол и принялась тормошить толстяка. Прежде всего пришлось извлечь из кармана заветный сверток с бумагами. Развернув его, я на мгновение замерла. Запах типографской краски, четко отпечатанные литеры, настоящие подписи чиновников Конвента – в этом была вся моя жизнь!

Я никогда не считала себя жадной, но нынче мне хотелось забрать все бланки до единого, словно мне не хватило бы одного. Но одним я никак не могла удовлетвориться. К тому же следует подумать и о Брике… О Валентине, об аббате Эриво наконец. Я отобрала десять пропусков и тут же, присев у стола, вписала в два из них имена мадам Лоран, двадцатитрехлетней вдовы коммивояжера, и Брике.

Оставив другие украденные бланки на утешение Боэтиду, я спустилась по лестнице к двери.

– Барона не будет до утра, – сказал мне привратник.

– Да, я знаю. Он письменно приказал кому-нибудь из лакеев отправляться на улицу Мелэ, туда, где я живу. Вы ведь это знаете, – спросила я.

– Нет, – удивленно отвечал привратник.

– Вам следует послать кого-нибудь на улицу Мелэ и забрать оттуда мальчишку по имени Брике, – солгала я.

– И что с ним делать, с этим мальчишкой?

– Отвезти к Севрской заставе.

– Да, мадам, я все расскажу Гаспарену. Он справится с поручением.

Уже отбежав далеко от Эрмитажа де Шаронн, я позволила себе расхохотаться. Давно я не смеялась так весело и счастливо! В душе у меня жила уверенность, что на этот раз никто не сможет мне помешать.

Я уеду из Парижа! Этот город не выпускал меня из плена целый год, но теперь я освободилась! И я уеду! Несмотря на то что революция и Конвент сделали все, чтобы помешать этому.

Дойдя до ближайшей почты, я разбудила почтмейстера и отправила письмо на улицу Мелэ. В письме было два пропуска – для Валентины и аббата Эриво.

6

Сен-Жерменское предместье встретило меня молчанием и темнотой в окнах роскошных аристократических особняков. На улицах фонари горели совсем тускло. Я разыскивала дом Рене Клавьера по тому признаку, что его жилище должно быть самым большим и впечатляющим. Клавьер говорил, что на неделю уединится в своей подземной конторе. Я помнила ее. Там пахло чернилами и сургучом, переливалась круглая масляная лампа, подвешенная к потолку, и сияла блестящая мебель из гваделупского лавра… Беда только в том, что трудно разыскать в темноте сам особняк банкира!

Я вспоминала, что там во дворе росли огромные дубы и вязы. Один из домов показался мне знакомым. Я проскользнула в полуоткрытые ворота и подбежала к крыльцу. Меня смущало одно обстоятельство – несколько окон в особняке были освещены, словно там не спали. Впрочем, задумываться было некогда. Надо успеть попрощаться с Рене до рассвета… Почему до рассвета – я и сама не знала. Может быть, потому, что на рассвете Батцу станет известно о моем исчезновении.

Дверь была не заперта. Удивляясь, я переступила порог и замерла от ужаса.

Прихожая, та самая огромная прихожая, ранее своей роскошью соперничавшая с Версалем, казалось, пережила татарский разгром. Было похоже, что по душистым розовым кустам, сброшенным на пол, топтался целый полк солдат. На мозаичном полу вперемешку с комьями грязи и лепестками роз лежали бесчисленные осколки японских ваз. Зачем было их разбивать? Изящные светильники тоже были перебиты. Персидский ковер, устилавший лестницу, затоптан грязными сапогами. На ступеньках сидел старый лакей Андре и плакал.

– Что здесь произошло? – крикнула я пронзительно, не в силах выносить эту непонятную тишину. – Андре! Где ваш хозяин?

Старик поднялся, пошел ко мне навстречу неуверенными шагами, протягивая ко мне руки, словно взывая о правосудии.

– Вы? О, добрая мадам! Какое это будет для вас горе!

– Что случилось, ради всего святого?

– Господин банкир арестован.

Сначала мне показалось, что Андре сошел с ума. Рене – арестован? Ха! С его-то богатством быть арестованным?

– Андре, вы несете какую-то чушь.

– Нет, это правда, милая мадам. Увы, чистая правда. Я стар, но я не дурак, и то, что я вижу собственными глазами, я запоминаю.

Господин банкир сегодня ночью в первый раз за три дня лег отдохнуть. Вы, верно, слышали, какая у него была работа. Он заработал много денег, мадам…

– Дальше, Андре, дальше!