Парижские дамы(Веселые эскизы из парижской жизни)

Прогуливаются вокруг тихо играющего оркестра, который покрывает жужжание дружеских бесед, не заглушая их совершенно. Это сначала, но потом революционный смычок капельмейстера изгоняет последнее жужжание любовной болтовни, которая заменяется смелою разнузданностью.

Во вторник на масленице в 1869 году был дан бал, о котором любители подобного рода удовольствий вспоминают еще и до сих пор.

На этом первом дебюте оперный бал достиг своего апогея.

В награду за это художника, затеявшего этот бал, носили на руках — его чуть не задавили его фанатические и бурные поклонники.

Какая смерть для капельмейстера, но довольно — и о самом маскарад-бале и об этом маскированном, отчасти приличном, всегда блестящем и иногда остроумном обществе — все это похоже отчасти на английский раут, отчасти на венецианскую ночь.

Здесь со времени введения канкана улетели навсегда и грация, и скромность, и остроумие.

Когда они возвратятся, без сомнения, будет найдена мера, которая будет удовлетворять всем вкусам.

Бал представляет две картины; зал переполнен танцующими, фойе наполняется интригами, которые всего больше происходят от 1 ч. до 5-ти.

Но увы! Интрига, по крайней мере на оперном бале, все более и более теряет свой букет. Подслушаем, например, разговор между тем молодым денди и этим красивым домино, которые только что повстречались.

— Здравствуй, Эрнест! — говорит домино.

— Здравствуй! — отвечает лев, — разве ты меня знаешь?

— Да, — ведь ты живешь на Гельдер-штрассе.

— Верно, я хотел переехать оттуда, но не нашел другой квартиры.

— А зачем же ты хотел переехать, милый повеса?

— Моя квартира беспокойна и мой камин дымит.

— Разве только поэтому? Узнал ты меня теперь?

— Сразу! Вы — мадам Д.!

— Ты ошибаешься!

— Нет!

— Да!

— Нет — сознайтесь, что вы мадам Д… Как поживаете?

— Сносно, если не считать насморка. Я сделала неловкость, что пришла сюда, но эти маскарады так заманчивы… Но мне пора! Вон, я вижу одного господина, которого мне нужно интриговать. До свидания!

— До свидания, мадам!

Какое блестящее остроумие! Стоит ли это труда маскироваться и говорить «ты» друг другу?

Несмотря, однако, на это, оперный бал составляет любимейшее удовольствие и восторг нации, выдающей себя за образованнейшую и просвещеннейшую в свете.

Этому любимому удовольствию парижан повредили несколько так называемые балы Шикара, акции которого были замечены на бирже и в которых приняли участие дети пэров Франции, первые театралы, начинающие дипломаты, ветошники, скульпторы и делатели гипсовых статуэток, исторические живописцы и живописцы вывесок, писатели и музыканты: все они братались и обнимались между собою как старые друзья, тогда как в предыдущий вечер они еще не были знакомы, а на другой день после объятий старались не узнавать друг друга.

Наступил вечер, загорелся газ — солнце современного карнавала. Маскированные, пообедавши, садятся в свои экипажи и катаются при свете факелов до тех пор, пока не приблизится праздничный час бала.

Полночь.

Весь Париж поднимается, как один человек. Изо всех улиц, изо всех дверей, со всех лестниц и этажей появляются новые маски. Слышатся дикие крики, кошачья серенада, собачий лай, завыванье волков и шакалов, перемешанные с лошадиным ржанием, со стуком десятка тысяч карет, со звуком рожков и труб.

Если бы в эту минуту грянул гром с небес, то в этом шуме и суматохе, кажется, и его нельзя бы было расслышать.

При далеко несущемся крике и шуме этой громадной лавины открываются врата 400 балов. Да, действительно 400, говоря без преувеличения — начиная с огромного и великолепного оперного бала и кончая каким-нибудь погребом, где плата за вход вместе с бутылкой вина не более 50 сантимов.

Никакое перо, никакая кисть не в состоянии изобразить царствующего повсеместно беспорядка и смятения.

Бой в литавры и бубны, бешеный танец, вертящийся галоп, драки, умышленное смятение, прерываемое арестами — вот какова на вид физиономия этого шабаша.

Здесь попадаются львы, забавляющиеся хуже тряпичников — в этом и состоит единственное различие между ними.

Ночь проходит, как сновидение или, скорее, как кошмар.

Чтобы достойным образом закончить праздник, надобно сначала выпить бутылку бордо, закусивши куриным крылышком на бульваре в ресторане — что стоит 20 фр. — и затем поспешить на высоту Бельвиля, чтобы взглянуть на эти запыленные, шумные и пьяные толпы народа. Эта безымянная толпа, эти охриплые глотки, эти голые руки, эти непонятные римляне, эти турки в бумажных чалмах, эти нюхающие табак пастушки, эти грязные маркизы, эти теснящиеся вдоль домов средневековые рыцари, эти заплатанные миннезингеры — все это без масок уже и спешит домой.

Известно, что иногда и приличные дамы посещают этот бал масок; от этого происходят иногда неприятные случайности, впрочем, не для нее, а для других.

Это видно из следующего примера. В самой середине карнавала с мадам X., женой одного известного банкира, произошел странный случай.

Она хотела подурачиться на оперном бале, но только без супруга и не в ложе, а в полной давке с ужином и шампанским, со всеми принадлежностями лоретки.