Парижские истории

Присуждение литературных премий, которое растягивается на всю осень, — приятный и ожидаемый, как неукоснительное соблюдение любой традиции, этап в годовом цикле местной жизни, наряду с весенне-летним «Ролан Гаррос», Каннским и Авиньонским фестивалями. Объявление нового гонкуровского лауреата — главное событие осеннего рантре. Это замечательное слово наполнено здоровой энергетикой и обозначает «возвращение», старт сезона в различных сферах — театральной, политической, школьной и студенческой, и не в последнюю очередь литературной. Сюда надо добавить некоторую интригу относительно того, к какому именно литературному «дому» окажется приписан будущий лауреат — повод посплетничать для любителей искать признаки корпоративного сговора, и вот уже есть по крайней мере одна тема для разговора, если вечером вы в гостях у людей, чья квартира окнами выходит на бульвар Сен-Жермен.

Пока они есть

Из значимых названий сейчас на рынке остались три, что не так уж грустно в кризисный для всех печатных изданий момент: «Фигаро», «Монд» и «Либерасьон». Три ежедневные, общенациональные газеты с тиражами, превышающими не одну сотню тысяч (у «Фигаро» и «Монд» — за триста), из тех, что человеку приезжему полезно время от времени брать в руки, если он задастся целью получить представление о том, чем дышит страна.

Что ни название здесь, то символ, за которым стоят и большие личности («Либерасьон» основал Жан-Поль Сартр, с «Фигаро» сотрудничали Золя, Пруст, Мориак), и выдающиеся главные редакторы — Юбер Бёв-Мери, Андре Фонтен, Серж Жюли; и вошедшие уже в историю и потрясшие страну расследования, как, например, история подрыва французскими спецслужбами траулера «Рейнбоу Уорриор» с активистами «Гринписа» на борту и соответствующая ответная реакция высшей власти — давление на конкретных журналистов со слежкой и прослушиванием телефонов по прямому указанию президента; и острые идеологические конфликты внутри журналистских коллективов, менявшие редакционную политику.

Долгожитель среди них — основанная в 1826 году «Фигаро», название которой недвусмысленно выдает национальную принадлежность. Двести лет на первой странице «Фигаро» воспроизводится девиз, заимствованный у Бомарше: «Где нет свободы критики, там никакая похвала не может быть приятна».

В ответ на потребность общества в новой свободе — в 1944-м году — появилась на свет газета «Монд». Это был продукт перестройки после четырех лет оккупации, когда некоторые издания оказались скомпрометированными сотрудничеством с немцами, а национальному лидеру, генералу де Голлю, потребовалось создать во Франции авторитетную, максимально отдаленную от разных групп влияния газету, которая бы к тому же не замыкалась тематически только на национальных вопросах, а смотрела бы шире на мир и могла бы достойно представлять страну. И семьдесят лет спустя «Монд» остается, пожалуй, самым узнаваемым в мире французским медийным брендом.

И наконец, относительный новичок в этом «клубе великих», 1973-го года рождения — «Либерасьон», а если неформально и совсем по-парижски, то «Либе» — результат демократизации политических и общественных нравов, начавшейся в мае шестьдесят восьмого, газета с интонациями трибуна, что как раз и импонирует ее поклонникам на фоне более предсказуемых и сдержанных на эмоции других коллег по цеху.

«Фигаро» и «Либерасьон» — газеты с открыто заявленной политической позицией (соответственно правой и левой), «Монд» ничью сторону не занимает и позиционируется как «journal de r'ef'erence», то есть газета, на которую можно «ссылаться», придерживающаяся относительно объективной точки зрения. Опытный парижский киоскер всегда мог еще издалека определить, какой социальный типаж приближается к стойкам с прессой — вот, допустим, идет за «Фигаро», а другой явно попросит «Монд». Помню, как однажды после ночного спектакля на театральном фестивале в Авиньоне зрителям, выходящим из папского дворца в пять часов утра, раздавали «Либерасьон». А вот «Фигаро» неприлично было развернуть в вагоне метро.

«Родовые признаки» парижских газет не столь очевидны сегодня, хотя все три издания остаются верными некоторым историческим особенностям, отличаясь по лексике, стилю подачи материалов. Например, традиционно плотная верстка «Монд» не предусматривала раньше практически никаких иллюстраций — только неизменная карикатура художника Плантю на первой полосе и графика внутри. Газета представляла собой сплошной текст; фотографии, тем более цветные, до сих пор смотрятся в ней как инородные вкрапления, хотя понятно, что ради современных рекламных требований пришлось расстаться с черно-белым слепым макетом, и все же жаль — уж очень он был узнаваемым.