Парижские могикане. Части 1, 2

— Не забудь, Броканта, что ты отвечаешь за девочку головой! Если ты ее заморозишь на своем чердаке, ты сгниешь в тюрьме от холода, голода и нищеты.

После этой угрозы он склонился над девочкой, и та подставила ему лоб для поцелуя.

Он направился к выходу и знаком приказал Жану Роберу следовать за ним. Жан Робер бросил последний взгляд на старуху и двоих детей и вышел вслед за Сальватором.

— Кто эта странная девочка? — спросил он у Сальватора, когда они очутились на улице.

— Одному Богу известно! — ответил тот.

Продолжая спускаться по улице Копо, а затем по улице Муфтар, он рассказал поэту о том, что произошло вечером 20 августа и как девочка, которую поэт только что видел и чья дикая красота произвела на него такое сильное впечатление, попала в руки Броканты, — в навозной куче оказалась жемчужина.

Рассказ много времени не занял: когда они вышли на Новый мост, Сальватор умолк.

— Здесь! — сказал Сальватор, прислонившись к решетке, окружавшей статую Генриха IV.

— Вы здесь решили остановиться? — уточнил Жан Робер.

— Да. 

— Зачем?

— Надо подождать.

— Чего?

— Карету.

— Куда она нас повезет?

— О, дорогой мой, вы слишком любопытны!

— Тем не менее...

— Будучи драматическим поэтом, вы должны знать, что это настоящее искусство — уметь поддерживать интерес.

— Ну, как вам будет угодно. Подождем.

Впрочем, ждать им пришлось недолго.

Спустя десять минут карета, запряженная парой выносливых лошадей, свернула с набережной Орфевр и остановилась против статуи Генриха IV.

Человек лет сорока отворил дверцу и проговорил:

— Едем! Скорее!

Молодые люди сели в карету.

— Ты знаешь, куда ехать, — сказал человек кучеру.

И лошади помчались галопом, проехали мост и свернули на Школьную набережную.

XXXIV ГОСПОДИН ЖАКАЛЬ

Поведаем нашим читателям о том, во что г-н Сальватор не счел нужным посвящать Жана Робера.

Расставшись с Жюстеном и Жаном Робером на улице Предместья Сен-Жак, Сальватор, как мы уже сказали, отправился в префектуру полиции.

Он пришел в отвратительный тупик, носящий имя Иерусалимской улицы, тесную, темную, грязную клоаку, куда даже солнце никогда не заглядывает.

Сальватор шагнул за порог префектуры проворно и свободно, как завсегдатай мрачного особняка.

Было семь часов утра — иными словами, только что начало светать.

Его остановил привратник.

— Эй, сударь! — крикнул он. — Вы куда?.. Сударь! Эй!

— В чем дело? — обернулся Сальватор.

— Простите, господин Сальватор, я вас не узнал.

И он со смехом прибавил:

— Сами виноваты: одеты как важный господин.

— Господин Жакаль уже у себя? — спросил Сальватор.

— Еще у себя — он там и ночевал.

Сальватор прошел через двор, потом в арку напротив двери, свернул налево, по небольшой лестнице поднялся двумя этажами выше, прошел коридор и спросил у пристава, где г-н Жакаль.

— Он сейчас очень занят! — отвечал пристав.

— Скажите, что его спрашивает Сальватор, комиссионер с Железной улицы.

Пристав исчез за дверью и почти тотчас вернулся.

— Через две минуты господин Жакаль будет в вашем распоряжении.

Действительно, дверь скоро снова распахнулась и, раньше чем показался хозяин кабинета, послышался его голос:

— Ищите женщину, черт побери! Ищите женщину!

Потом показался тот, чей голос они только что слышали.

Попытаемся набросать портрет г-на Жакаля.

Это был человек лет сорока, неимоверно длинный и тонкий, червеобразный, как говорят натуралисты, но с короткими жилистыми ногами.

Тело говорило о гибкости, ноги — о проворстве.

Голова его, казалось, принадлежала сразу всем семействам разряда пальцеходящих хищников: шевелюра, или грива, или масть — как угодно читателю, — была рыжевато-серая; уши, длинные, торчащие на голове, были заострены и покрыты шерстью, совсем как у барса; глаза, цвета желтого ириса вечером, зеленые днем, напоминали одновременно глаза рыси и волка; зрачок, вытянутый вертикально, как у кошки, сужался и расширялся в зависимости от силы света; нос и подбородок (мы чуть не сказали морда) были заострены, как у борзой.

Голова лисицы и тело хорька.

А ноги, о которых мы уже упомянули, были такие, что г-н Жакаль мог, по примеру куницы, проскользнуть повсюду и проскочить в самую узкую щель, лишь бы пролезла голова.

Вся физиономия, как у лисицы, изобличала лукавство, хитрость и тонкость; как ночной хищник, охотящийся на кроликов и кур, г-н Жакаль выходил из своей норы на Иерусалимской улице и отправлялся на охоту лишь с наступлением темноты.

Он прищурился и заметил в полумраке коридора того, о ком ему доложил пристав.

— A-а, это вы, дорогой господин Сальватор! — поспешив навстречу гостю, воскликнул он. — Чему я обязан удовольствием видеть вас так рано?

— Мне сказали, сударь, что вы очень заняты, — отвечал Сальватор, с трудом преодолевая отвращение к полицейскому.

— Верно, дорогой господин Сальватор. Но вы отлично знаете, что нет такого дела, какое я сейчас же не оставил бы ради удовольствия побеседовать с вами.

— Идемте к вам в кабинет, — пропуская комплимент г-на Жакаля мимо ушей, предложил Сальватор.

— Невозможно, — возразил г-н Жакаль, — меня ждут двадцать человек.

— Эти люди у вас надолго?