Парижские могикане. Том 2

— Да, да, точно она, — подтвердил принц, — хотя я не слышал этого первого куплета: верно, его спели, когда я только подъехал. О дорогая Розена! Я был прав, когда сказал, что всеми радостями обязан тебе. Ведь ты и вправду мне сестра, если можешь в шестнадцать лет напеть песни, которые я слышал в три года!.. Я ошибался, полагая, что знаю тебя всего несколько месяцев: ты росла вместе со мной, мы вместе жили во Франции… Пой, Розена, я слушаю!

Розена хотела было продолжать с того места, где остановилась.

— Нет, возразил герцог, — начни с начала! С начала! Розена снова запела:

Маргаритка на газоне вешнем В первых бликах утренней зари, Ручкою кокетливо-небрежной Свой наряд расправив белоснежный, Говорит прохожим: «Посмотри!» Не дивись шалунье безмятежной И с нее примера не бери.

— Это точно она! — повторил герцог с таким счастливым выражением, будто нашел клад.

Девушка продолжала:

Вот ромашка на лугу зеленом

Вздумала, кокетка, погулять;

Ветер вслед летит заворожено,

Обнимает бедную влюбленно —

И ромашке больше не дышать…

Не бери примера с обреченной

И старайся ветра избегать.

— Я вспоминаю, вспоминаю! — вскричал герцог, хлопая в ладоши. — Пой, Розена, пой!

Розена снова запела:

Лишь фиалки-скромницы стыдливо

Прячут лик свой в глубине лесной,

Поверяя травам молчаливым

Тайные сердечные порывы

Летней ночью звездной, колдовской…

В эту тень, в убежище счастливых,

Скроемся, краса моя, с тобой!10

Молодой человек повторял каждую строку, каждый куплет и позволил Розене отойти от фортепьяно только после того, как выучил всю песню от начала до конца — и слова и мелодию.

Но романтически настроенная красавица поняла, что отклонилась от своей цели. Она взглянула на часы: без десяти два! Девушка догадалась, что генерал де Премон или Сарранти, а может быть оба, ждут сигнала, который она должна подать из окна.

Она поспешила вернуть герцога Рейхштадтского к другому его детскому воспоминанию о Франции.

— Ваше высочество! Вы собирались рассказать еще что-то о своем детстве; я не освобождаю вас от этого обещания!

— О! Я имел в виду тот день, когда мне нужно было переезжать из Тюильри в Рамбуйе… — уронив голову на грудь, проговорил он. — Враги окружили Париж, мать сказала мне: «Идем, Шарль!» Я закричал: «Нет, нет, я не хочу уезжать, не хочу уезжать из Тюильри!»

Я цеплялся за полог кровати, за портьеру двери, крича: «Нет! Нет! Нет! Я не хочу уезжать!»

— Меня унесли против воли, — продолжал молодой человек, задыхаясь. — Сердце мне подсказывало, что я больше никогда не увижу Тюильри: предчувствие меня не обмануло!

— Если только пожелаете, ваше высочество, то снова увидите Тюильри, ведь вы не навсегда его покинули! Подумайте хорошенько: все зависит от вас.

Она подбежала к окну — третьему в левом крыле Шёнбруннского дворца со стороны Майдлинга, — одной рукой отодвинула штору, другой трижды подняла и опустила свечу.

Как помнят читатели, это был условный знак, которого ждал генерал Лебастар де Премон.

Молодой человек хотел было удержать Розену, но почти тотчас справился со своей слабостью.

— Пусть исполнится то, что написано у каждого на роду… — проговорил он. — Спасибо, Розена!

Пять минут спустя со стороны главной дороги, что вела из Майдлинга в Вену, донесся стук копыт.

XX. ГЛАВА, КОТОРУЮ АВТОР НАПИСАЛ С ЕДИНСТВЕННОЙ ЦЕЛЬЮ — УДОВЛЕТВОРИТЬ СОБСТВЕННУЮ ПРИХОТЬ

Опытный романист, желающий добиться эффекта, пропустил бы главу, которую мы предлагаем сейчас вниманию читателей, и немедленно перешел бы от стука копыт лошади, галопом несущей своего хозяина в Вену, к появлению г-на Сарранти. Но пусть читатель разрешит нам на сей раз быть романистом неопытным. Мы уже говорили: эту историю мы рассказываем в тесном кругу трех-четырех тысяч друзей. Значит, мы можем себе позволить брести наугад, а не в точном соответствии со стрелкой компаса, уверенные в снисходительности любящих нас друзей, готовых простить нам недостатки.

Не можем же мы вот так запросто бросить двух прелестных молодых людей, с которыми, правда, будем вынуждены расстаться через несколько глав, чтобы никогда, может быть, с ними больше не встретиться. А ведь их образы скорее воспоминания нашего сердца, чем порождения нашего ума. На наш взгляд, они так же поэтичны, как Дафнис и Хлоя Лонга, Ромео и Джульетта Шекспира, Поль и Виргиния Бернардена де Сен-Пьера.

Вообразите самую грациозную позу двух юных древнегреческих влюбленных, двух прекрасных веронцев или восхитительной креольской пары из Иль-де-Франса, и перед вами — наши герои: мы возвращаемся в спальню герцога Рейхштадтского.