Парижские могикане. Том 2

Железная улица, скажут нам, лежала у него на пути, когда он отправлялся с площади Сент-Андре-дез-Ар на бульвар Тампль. Но мы знаем Фафиу и беремся утверждать, что если бы Сальватору вздумалось переехать к заставе Трона, то честный и признательный Фафиу стал бы ходить с улицы Сент-Андре-дез-Ар на бульвар Тампль через заставу Трона. В таком случае, чем можно объяснить, спросят у нас читатели, что этот прямодушный и искренний человек мог лелеять в сердце надежду увидеть своими глазами, как королеву Таматаву сожрет бенгальский тигр или нумидийский лев, и все ради того, чтобы жениться на мадемуазель Мюзетте? Мы ответим только одно: любовь — это такая страсть, которая сводит с ума, ослепляет, ожесточает, а Фафиу был страстно влюблен и потому сошел с ума, ослеп, ожесточился, когда столкнулся с женщиной, которая держала в руке его судьбу и этой же безжалостной рукой захлопывала перед его носом дверь, ведущую к счастью, ставя условием этого счастья постоянный ежемесячный заработок в тридцать франков! Фафиу уже пять лет получал не больше пятнадцати франков в месяц (которые, к тому же, выплачивались ему с такой регулярной нерегулярностью, что в среднем не выходило и пяти франков в месяц); и он даже в самой далекой перспективе не видел возможной прибавки к жалованью. Итак, бракосочетание Фафиу откладывалось, как мудрено выражался г-н Галилей Коперник, до греческих календ, и Фафиу терял рассудок, ничего не видел и ожесточался, а в такие минуты он был способен даже пожелать королеве Таматаве смерти.

Наши читатели понимают теперь (когда мы им объяснили отношения, связывавшие Фафиу и Сальватора) ту самую фразу, которую шут в начале предыдущей главы сказал комиссионеру: «Господин Сальватор! Слово Фафиу, если я могу отплатить вам какой-нибудь услугой, настоятельно прошу: располагайте мной!»

Предложения Фафиу постоянно отвергались; как же он обрадовался, когда впервые за три месяца услышал в ответ: «Возможно, я поймаю тебя на слове, Фафиу», на что Фафиу вскричал: «Клянусь Господом Богом, вы меня осчастливите, это я вам говорю!»

— Я рассчитывал на твою добрую волю, Фафиу, — с улыбкой продолжал Сальватор после изложенного нами отступления по поводу мадемуазель Мюзетты. — И я уже распорядился тобой без твоего ведома.

— Продолжайте, господин Сальватор! Продолжайте! — снова воскликнул Фафиу, глубоко растроганный доверием, которое оказывал ему Сальватор. — Ведь вы знаете, что я предан вам телом и душой!

— Знаю, Фафиу. Итак, слушай.

Фафиу умел вертеть носом сорока двумя разными способами, а ушами — двадцатью тремя способами; он во всю ширь распахнул свои уши и сказал:

— Я слушаю, господин Сальватор.

— В котором часу начинается твой парад, Фафиу?

— Мы даем два парада, господин Сальватор.

— Тогда скажи мне, когда они начинаются.

— Первый — в четыре часа, второй — в восемь часов вечера.

— Четыре часа — слишком рано, восемь — чересчур поздно.

— Ах, дьявольщина! К сожалению, время представления перенести нельзя, это запрещено.

— Фафиу! Нужно сделать так, чтобы первый парад начался сегодня вечером не раньше шести; многие из моих друзей, пожелавшие принять участие в твоем триумфе, освободятся лишь от пяти до семи часов; они-то и поручили мне передать тебе эту просьбу.

— Дьявольщина! Господин Сальватор, вот дьявольщина!

— Ты хочешь сказать, что это невозможно?

— Этого я вам никогда не скажу, господин Сальватор, вы и сами это отлично знаете.

— Значит?..

— Значит, господин Сальватор, парад должен начаться в шесть часов, раз вы желаете, чтобы он начался не раньше шести.

— Ты знаешь, как это устроить?

— Нет, но я что-нибудь придумаю.

— Я могу на тебя положиться?

— Да, господин Сальватор. Даже если меня будут резать на куски, раньше шести я на сцену не выйду.

— Хорошо, Фафиу… Однако это лишь половина услуги, о которой я хотел тебя попросить.

— Тем лучше, а то что же это за услуга?!

— Так ты готов ради меня на все?

— На все, господин Сальватор!.. Если бы ради вас мне пришлось… проглотить, к примеру, мою будущую тещу, как я глотал горящую паклю, я и это готов сделать.

— Нет, тебе пришлось бы объясниться с бенгальским тигром и нумидийским львом, которым ты ее торжественно обещал: слово свято, тем более — обет!

— О чем же вы хотели меня попросить, господин Сальватор?

— Речь вот о чем… Сегодня вечером ты должен вернуть своему хозяину то, что он дает тебе каждый вечер.

— Господин Коперник?

— Да.

— То, что он мне дает каждый вечер?

— Да.

— Он никогда ничего мне не дает, господин Сальватор.

— Прошу прощения: в конце каждого представления он дает тебе пинка в одно и то же место, если я не ошибаюсь.

— Под зад… да, это правда, господин Сальватор.

— Так вот когда он тебе даст сегодня вечером пинка, ты должен дождаться, когда он повернется к тебе спиной, и вернуть ему этот удар.

— Что?! — закричал Фафиу, решивший, что он чего-то не понял.

— Вернуть ему этот удар, — повторил Сальватор.

— Пинок под?..

— Да.

— Господину Копернику?

— Вот именно.

— Это совершенно невозможно, господин Сальватор! — сильно побледнев, отвечал несчастный Фафиу.

— Почему же невозможно?