Парижские могикане

— О! Мне кажется, у нее побелели губы! — вскричала Шант-Лила.

— Смелее, смелее, Шант-Лила! Это добрый знак! Какое счастье, девочка, если ты когда-нибудь сможешь сказать, что спасла жизнь женщине!

— Похоже, она вздохнула! — заметила Шант-Лила.

— Приподними ей веко, посмотри глаз: он по-прежнему тусклый?

— Ой, господин Людовик! Кажется, ей лучше.

— Господина Пилуа нет дома, — доложил тот, кого посылали к военному хирургу.

— Где же он? — спросил Людовик.

— У господина Жерара — тот очень болен.

— Где живет господин Жерар?

— В Ванвре… Послать за хирургом?

— Не стоит: слишком далеко.

— О-о, бедному господину Жерару тоже так плохо? — проговорил кто-то.

— Господин Людовик! Господин Людовик! Она дышит! — воскликнула Шант-Лила.

— Ты уверена, девочка?

— Я растирала ей грудь горячей салфеткой и вдруг почувствовала, как грудь поднимается… Господин Людовик! Она поднесла руку к голове!

— Итак, из двоих мы спасли одну. Скорее унесите ее отсюда: когда придет в себя, она не должна увидеть, что ее возлюбленный мертв.

— Несите в дом, в ее комнату! — приказала Нанетта.

— Да, в ее комнату… Распахните там все окна и разведите огонь в камине. Ступайте, ступайте!

Женщины унесли Кармелиту.

Начало светать.

— Ты знаешь, что нужно делать, Шант-Лила? — крикнул Людовик вдогонку девушкам, уносившим Кармелиту.

— Нет. Приказывайте!

— Все то же, что до сих пор.

— А если она спросит, что с возлюбленным?

— Она вряд ли заговорит раньше чем через час, рассудок к ней вернется часа через два-три.

— И что тогда?..

— Тогда либо Коломбан, либо я будем рядом с ней.

Переведя взгляд на Коломбана, он чуть слышно пробормотал:

— Слишком поздно! Слишком поздно! Бедный Коломбан! Бедняжка Кармелита!

И он вернулся к молодому человеку с беззаветным упорством врача, пытающегося во что бы то ни стало вырвать жизнь из рук смерти.

LX У ПОСТЕЛИ КАРМЕЛИТЫ И У ИЗГОЛОВЬЯ КОЛОМБАНА

В девять часов утра карета, в которой сидели г-н Жакаль, Сальватор и Жан Робер, остановилась перед домом, где произошли только что описанные нами ужасные события.

Еще три экипажа уже стояли у ворот: фиакр, небольшая коляска и огромная карета с гербами.

— Все три подруги уже здесь, — пробормотал Сальватор.

Господин Жакаль обменялся несколькими словами с господином в черном, стоявшим в дверях.

Тот вскочил на лошадь, привязанную у входа в кабачок, в нескольких шагах от дома, и поскакал галопом.

— Я распорядился относительно вашего школьного учителя, — пояснил г-н Жакаль Сальватору и Жану Роберу.

Сальватор молча кивнул в знак признательности и направился в дом.

Не прошел он и несколько шагов, как пес, лежавший на площадке второго этажа, скатился по ступеням и положил передние лапы ему на плечи.

— Да, Ролан, да! Она здесь, я знаю… Ну, показывай нам дорогу, Ролан.

Пес пошел вперед и остановился перед дверью в спальню Кармелиты.

Господин Жакаль, как человек, имеющий право войти в любую дверь, отворил ее и вошел в сопровождении Сальватора и Жана Робера.

Перед полицейским и двумя молодыми людьми открылось зрелище, полное глубокой поэзии.

Вообразите: вокруг постели Кармелиты, еще очень слабой, но приходящей понемногу в себя, молятся, опустившись на колени, три девушки. Все они одного возраста, хороши собой, одеты, как и сама Кармелита, в платье, о котором мы, разумеется, расскажем особо.

Костюм воспитанницы пансиона Сен-Дени представлял собой платье из тонкой черной саржи с широкой юбкой, высоким корсажем, белым плиссированным воротником; рукава — широкие и ниспадающие, как у монашек; шерстяная лента в ладонь шириной обвивала плечи, перехватывала талию и завязывалась сзади; в эту ленту были вплетены нити шести цветов: зеленого, фиолетового, золотистого, голубого, белого и алого. Одним словом, это одеяние невозможно было назвать ни светским, ни монашеским. Для светской барышни оно было слишком строгим, монашка же не позволила бы себе такой пояс, переливавшийся всеми цветами радуги. Как мы уже сказали, так одевались девочки-старшеклассницы в пансионе Сен-Дени.

Жан Робер с первого взгляда узнал Фраголу и хотел было указать на нее Сальватору; но тот заметил ее еще раньше, да и она успела увидеть Сальватора; комиссионер прижал палец к губам, приказывая Жану Роберу молчать.

Вдруг оба друга в ужасе отпрянули: им показалось, что покойница шевельнулась (они еще не знали, что Людовик спас несчастную Кармелиту).

— А! — произнес г-н Жакаль с невозмутимостью человека, привыкшего к такого рода зрелищам. — Так она, стало быть, не умерла?

— Нет, сударь, — отвечала самая статная из девушек; похоже, она, пользуясь преимуществом в росте и красоте, взяла на себя роль старшей над двумя подругами.

Жан Робер повернул голову в ее сторону: ему почудилось, что он узнаёт голос.

Это была мадемуазель Регина де Ламот-Удан.

— А молодой человек?.. — спросил г-н Жакаль.

— Еще есть надежда, — отвечала Регина, — его пытается спасти один молодой доктор; пока он с ним занимается, еще не все потеряно.

В эту минуту дверь распахнулась и, к величайшему изумлению Жана Робера и Сальватора, в комнату вошел Людовик.