Парижские тайны

Темнота все больше сгущалась в этом притоне, так что невозможно было разглядеть в углу второй залы зияющий вход в подвал, куда ведет двустворчатый люк, одна из створок которого обычно остается открытой для удобства тех, кто обслуживает клиентов. Стол, за который сел Грамотей, находился рядом с этой черной и глубокой дырой, скрытой его массивной фигурой от глаз Родольфа.

Этот последний смотрел в окно, чтобы занять себя и скрыть свою озабоченность. Встреча с Мэрфом, скакавшим во весь опор на аллею Вдов, не вполне успокоила его; он боялся, что эсквайр не понял смысла его записки, поневоле лаконичной и содержавшей лишь несколько слов: Сегодня вечером, десять часов.

Родольф твердо решил отправиться на аллею Вдов не раньше назначенного часа, а до тех пор не расставаться с Грамотеем. Как он ни был ловок и вооружен, ему придется состязаться в хитрости с опасным, на все готовым убийцей... но для раскрытия тайн, которые он должен узнать, иной возможности нет.

Стоит ли говорить об этом? Но таков уж был склад странного характера Родольфа, жаждущего сильных ощущений, что он находил жуткое удовольствие в тревогах и препятствиях, вставших на пути выполнения плана, который он обсудил накануне со своим верным Мэрфом и с Поножовщиком.

Не желая, однако, чтобы Грамотей отгадал его мысли, он сел за тот же стол и приличия ради заказал стакан вина.

С тех пор как Краснорукий неслышно обменялся несколькими словами с разбойником, он поглядывал на Родольфа с видом пытливым, сардоническим, недоверчивым.

— На мой взгляд, молодой человек, — сказал Грамотей, — если жена узнает, что люди, которых мы хотим видеть, находятся дома, мы сможем нанести им визит около восьми часов.

— Это слишком рано, — ответил Родольф, — разница в два часа стеснит их...

— Вы так думаете?

— Уверен...

— Полноте, что за счеты между друзьями...

— Я их знаю; повторяю, что туда не стоит являться раньше десяти часов.

— До чего же вы упрямы, молодой человек!

— Я отвечаю за свои слова. И чтоб мне было пусто, если я уйду отсюда раньше десяти часов! — Не церемоньтесь из-за меня: я никогда не закрываю своего заведения раньше полуночи, — сказал Краснорукий своим тонким голоском. — Как раз в это время приходят лучшие клиенты... а мои соседи не жалуются на шум, который те поднимают.

— Приходится во всем соглашаться с вами, молодой человек, — заметил Грамотей. — Будь по-вашему, мы отправимся отсюда только в десять часов.

— А вот и Сычиха! — воскликнул Краснорукий, услышав условный крик, подобный тому, который Грамотей издал, прежде чем спуститься в этот подземный дом.

Минуту спустя в бильярдную Сычиха вошла одна.

— Все ладно, муженек... дела на мази!.. — воскликнула одноглазая, переступая порог.

Краснорукий деликатно удалился, не спросив о Хромуле, которого он, очевидно, не ждал так скоро. Старуха промокла до нитки; она села против Родольфа и Грамотея.

— Ну как? — спросил последний.

— До сих пор парень не соврал.

— Вот видите! — воскликнул Родольф.

— Не мешайте рассказывать Сычихе, молодой человек... Продолжай, Хитруша.

— Я подошла к дому семнадцать, оставив Хромулю сторожить поблизости, в канавке. Было еще светло. Я стала трезвонить у маленькой калитки; дверные петли у нее снаружи, просвет внизу широкий, в два пальца, словом, детская забава. Продолжаю звонить, сторож открывает мне. Это высокий, толстый мужчина лет пятидесяти, вид сонный и добродушный, рыжие бакенбарды полумесяцем, лысая голова... Но, прежде чем начать звонить, я спрятала свой чепчик в карман, чтобы походить на соседку. Увидев сторожа, я заплакала в голос, крича, что потерялся мой попугайчик, по кличке Кокот, которого я обожаю... Я сказала, что живу на проспекте Марбеф и хожу из дома в дом в поисках своего любимца. Наконец я принялась умолять сторожа позволить мне поискать Кокот у него.

— Гм! — пробурчал Грамотей с довольным и горделивым видом, указывая на Хитрушу. — Что за женщина, а?

— Сторож разрешил мне поискать попугая, и вот я хожу по саду, зову: «Кокот! Кокот!» — а, сама смотрю вверх и по сторонам, чтобы хорошенько все разглядеть. С внутренней стороны каменной ограды, — продолжала свое описание Сычиха, — стоят, куда ни глянь, трельяжи, увитые зеленью, а в левом ее углу растет кривая ветвистая сосна, по ней спустилась бы в сад и беременная женщина. Дом одноэтажный, в нем шесть окон и четыре узких оконца без поперечин в подвальном помещении. На окнах ставни, они закрываются снизу на крючок, сверху — на шпингалет; нажать на плинтус, просунуть проволоку...

— ...и окно открыто, — заметил Грамотей, — дело плевое...

— Входная дверь застеклена... с ее внешней стороны две решетчатые ставни.

— Запомним, — сказал разбойник.

— Все в точности!.. Словно мы сами там побывали, — подтвердил Родольф.

— Слева, — продолжала Сычиха, — возле двора, колодец; веревка на нем может пригодиться, так как с этой стороны у каменной ограды нет трельяжа; я говорю это на тот случай, если отступление со стороны входной двери будет отрезано... Войдя в дом...

— Ты была в доме? Она была в доме, молодой человек! — с гордостью проговорил Грамотей.