Парижские тайны

— Так будь счастлив и горд добрыми делами, которые ты совершил, — воскликнул Полидори, обращаясь к Феррану, мрачно и удрученно устремившему взгляд в одну точку и погрузившемуся в глубокое раздумье.

— Увы, — печально объявил аббат, — не здесь, на земле, обретают награду за подобную добродетель, надо смотреть выше...

— Жак, — слегка касаясь плеча нотариуса, сказал Полидори, — кончай же свое чтение.

Нотариус вздрогнул, провел рукой по лбу, затем, обращаясь к аббату, сказал:

— Простите меня, но я думал... я думал об огромном расширении деятельности банка для бедных вследствие накопления возвратных сумм; если ежегодные ссуды будут вовремя возвращаться, и доходы, следовательно, не уменьшатся. В конце четвертого года в распоряжении банка будет пятьдесят тысяч экю для выдачи беспроцентных ссуд или ссуд под залог. Грандиозное дело... И я радуюсь своему решению, — добавил он со скрытой досадой, думая об огромной жертве, которую его заставляли принести.

Он продолжал:

— Я, кажется, остановился...

— На назначении Франсуа Жермена директором банка, — сказал Полидори.

Жак Ферран продолжал читать:

— «Десять тысяч франков в год предназначаются на расходы и на управление банком безработных, пожизненным директором которого будет Франсуа Жермен, а сторожем — нынешний привратник дома по фамилии Пипле.

Аббат Дюмон, которому будут вручены капиталы, необходимые для основания учреждения, сформирует высшую ревизионную комиссию, в состав которой войдут мэр и мировой судья округа; к ним, по их выбору, будут присоединяться лица, полезные для руководства банка бедных и для его развития, потому что учредитель счел бы себя в высшей степени вознагражденным за то малое, что он сделал, если бы и другие милосердные люди содействовали успеху его начинания.

Об открытии банка будет объявлено всеми возможными средствами оповещения.

В заключение учредитель повторяет — в том, что он сделал для своих братьев, нет никакой заслуги.

Его дело является лишь откликом на божественную мысль: «Возлюбим друг друга».

— А ваше место будет в небесах подле того, кто произнес эти бессмертные слова! — с восторгом воскликнул кюре, пожимая руку Жака Феррана.

Нотариус едва держался на ногах. Не отвечая на поздравление, он поспешил вручить значительную сумму в казначейство, необходимую для основания банка и для выплаты ренты гранильщику Морелю.

— Осмелюсь полагать, — сказал наконец Жак Ферран, — что вы не откажетесь от этой миссии, вверенной вашему милосердию. Впрочем, некий иностранец... по имени Вальтер Мэрф... который дал мне кое-какие советы... при составлении этого проекта, облегчит вашу трудную задачу... и сегодня же придет к вам обсудить практические вопросы; он в вашем распоряжении, если сможет быть чем-либо полезным. Я прошу вас никому, кроме него, не говорить о моем начинании и держать все в глубокой тайне.

— Вы правы. «Богу известно, что вы сделали для своих ближних. Остальное не имеет значения. Я сожалею лишь о том, что могу только своим усердием участвовать в этом благородном учреждении. Оно будет таким же пылким, как неисчерпаемо ваше милосердие. Но что с вами, вы побледнели... вам дурно?

— Да, немного, господин аббат, продолжительное чтение, волнение, вызванное вашей похвалой, недомогание, которое я испытываю вот уже несколько дней... Простите мою слабость, — сказал Ферран, с трудом садясь в кресло, — ничего серьезного, конечно, я просто выдохся.

— Быть может, вам лучше лечь в постель, позвать врача? — с живым участием произнес аббат.

— Я — врач, — объявил Полидори. — Состояние здоровья Жака Феррана требует тщательного ухода, я этим займусь.

Нотариус задрожал.

— Отдохните немного, и, я надеюсь, это придаст вам силу, — сказал кюре. — Я оставлю вас, но прежде я дам вам расписку в полученной сумме.

В то время как аббат писал расписку, Ферран и Полидори многозначительно переглянулись.

— Итак, воспряньте духом и не теряйте надежды, — сказал священник, вручая расписку Феррану. — Бог еще долго не позволит, чтобы один из лучших его слуг покинул жизнь, столь полезную, исполненную святой добродетели. Завтра я приду вас навестить. Прощайте, мой достойный друг... святой человек...

Аббат ушел.