— Вот почему я предложил вам совершить это ограбление. Мне было известно, что вы беглый каторжник... вы знали родителей одной несчастной девушки, во многих бедах которой виновата Сычиха, ваша сообщница... Я решил заманить вас сюда под предлогом крупной поживы, единственной приманки, способной вас соблазнить. Как только вы оказались бы в моей власти, я предложил бы вам на выбор, либо передать вас в руки правосудия, и тогда вы головой заплатили бы за убийство торговца скотом...
— Ложь! Я не совершал этого преступления...
— ...либо тайно выслать вас из Франции в место вечного заточения, где ваша судьба была бы менее тяжелой, чем на каторге; однако в обмен на смягчение вашей участи я потребовал бы от вас сведений, которые мне необходимы. Вы были осуждены на пожизненные каторжные работы и бежали с каторги. Лишая вас возможности вредить себе подобным, я оказал бы услугу обществу, а ваши признания помогли бы мне вернуть в лоно семьи бедную девушку, вся вина которой заключается в неудачно сложившейся жизни. Таков был сначала мой план, план нелегальный, но ваш побег и ваши новые злодеяния поставили вас вне закона... Вчера благодаря откровению свыше я узнал ваше подлинное имя.
— Это ложь! Я не Ансельм Дюренель.
Родольф взял со стола цепочку Сычихи и показал Грамотею маленькую скульптурку из лазурита.
— Святотатство! — грозно воскликнул он. — Подарив ее бесчестной женщине, вы осквернили эту реликвию, реликвию, трижды священную, ибо она перешла к вашему сыну от его матери и бабушки.
Грамотей, изумленный этим открытием, молча опустил голову.
— Вчера я узнал, что пятнадцать лет назад вы похитили вашего сына у его матери, вашей бывшей жены, и что вам одному известно, как сложилась судьба ребенка. Когда я понял, кто вы такой, у меня появилась еще одна причина для того, чтобы захватить вас. Я не хочу мстить вам за себя лично! Этой ночью вы опять пролили кровь ни в чем не повинного человека. Тот, кого вы серьезно ранили, доверчиво вышел к вам, не подозревая о ваших гнусных намерениях. Он спросил у вас, что вам здесь надобно... «Твои деньги и твоя жизнь!» — ответили вы и ударили его кинжалом.
— Все это поведал мне господин Мэрф, когда я оказывал ему первую помощь, — подтвердил врач.
— Это неправда, он солгал.
— Мэрф никогда не лжет, — холодно заметил Родольф. — Ваши преступления вопиют о мщении. Вы проникли в этот сад незаконным путем, вы ударили кинжалом человека, чтобы обокрасть его, и таким образом совершили еще одно убийство... Вы умрете здесь... Из жалости, из уважения к вашей жене и к вашему сыну мы спасем вас от позора смертной казни... Скажем, что вы погибли во время вооруженного нападения... Подготовьтесь... Ружья заряжены.
Лицо Родольфа было неумолимо.
Грамотей заметил в соседней комнате двоих мужчин, вооруженных карабинами... Его имя было известно, он подумал, что от него хотят избавиться, чтобы предать забвению последние совершенные им злодеяния и спасти от нового позора его семью. Как и все люди, подобные ему, этот человек был столь же труслив, сколь и свиреп. Полагая, что его последний час пробил, он задрожал с головы до ног и крикнул:
— Пощадите!..
— Нет для вас пощады, — сказал Родольф. — Если вас не пристрелят здесь, эшафота вам не миновать...
— Я предпочитаю эшафот... Я проживу, по крайней мере, еще два или три месяца... Не все ли вам равно, раз я буду наказан? Пощадите меня! Пощадите!
— Но подумайте, ваша жена... ваш сын... носят ваше имя...
— Мое имя уже давно обесчещено... Прожить хотя бы еще неделю... Пощадите!..
— У него нет даже того презрения к жизни, какое встречается у крупных злодеев! — сказал с отвращением Родольф.
— К тому же такая самовольная расправа запрещена законом, — уверенно проговорил Грамотей.
— Законом! — вскричал Родольф. — Законом!.. И вы смеете ссылаться на закон, вы, который уже двадцать лет живете с оружием в руках, открыто восставая против общества?..
Не отвечая, злодей опустил голову.
— Оставьте мне жизнь, хотя бы из жалости! — проговорил он наконец униженно.
— «Вы скажете, где находится ваш сын?
— Да... да... Я скажу вам все, что знаю.
— Вы скажете мне, кто родители этой девушки, детство которой было искалечено Сычихой?
— В моем бумажнике имеются документы, которые наведут вас на их следы.
— Где ваш сын?
— Вы не отнимете у меня жизни?
— Прежде всего признайтесь...
— Видите ли, когда вы узнаете... — нерешительно проговорил Грамотей.
— Ты убил его?
— Нет... нет... Я поручил сына одному из моих сообщников, которому удалось бежать, когда я был арестован.
— Что же он сделал с ним?
— Он воспитал его; дал ему знания, необходимые для коммерции, чтобы мы могли воспользоваться... Но я скажу вам всю правду только в том случае, если вы пообещаете не убивать меня.
— И ты еще ставишь условия, мерзавец!
— Нет, нет! Пожалейте меня; прикажите арестовать лишь за сегодняшнее преступление; не говорите о другом. Дайте мне возможность спасти свою голову.
— Итак, ты хочешь жить?
— О да, да! Никогда не знаешь, что может случиться, — невольно вырвалось у злодея.
Он уже думал о возможности нового побега.