Парижские тайны

— Такие пакости могут говорить лищь злостные сплетники, — проговорила она. — Как они смеют чернить человека, вылечившего Альфреда от ревматизма, привезшего из Ливана пятнистую лошадь, бесплатно удаляющего пять зубов из шести, имеющего аттестаты со всей Европы, который день в день вносит квартирную плату? Ей-богу, лучше умереть, чем поверить подобным россказням!

В то время как г-жа Пипле кипела негодованием против клеветников шарлатана, Родольф вспомнил письмо, адресованное этому человеку, которое было написано на толстой бумаге, измененным почерком, со следами от слез, размывших иные буквы.

Родольф почувствовал драму в этих слезах, в этом таинственном послании.

Страшную драму.

Предчувствие подсказало ему, что жуткие слухи, ходившие об итальянце, не были лишены основания.

— А вот и Альфред, — вскричала привратница, — он скажет вам, как и я, что только злые языки могут обвинять во всяких ужасах этого бедного господина Сезара Брадаманти, который вылечил его от ревматизма.

Глава X. ГОСПОДИН ПИПЛЕ

Считаем нужным напомнить читателю, что все эти факты относятся к 1838 году...

Господин Пипле вошел в привратницкую с видом серьезным, осанистым; у этого человека, лет шестидесяти от роду, был огромный нос, внушительная полнота, большое лицо, вылепленное и раскрашенное вроде нюрнбергских щелкунчиков. Над этим странным и неподвижным лицом возвышался расширяющийся кверху широкополый и порыжевший от старости цилиндр.

На Альфреде, не расстававшемся с этой шляпой так же, как его жена не расставалась со своим причудливым париком, был старый зеленый костюм с длинными полами и словно свинцовыми отворотами, ибо они лоснились от грязи. Несмотря на цилиндр и зеленый костюм, не лишенный парадности, он не снял скромной эмблемы своего ремесла — кожаного фартука, рыжеватый треугольник которого выделялся на фоне жилета, такого же пестрого, как лоскутное одеяло г-жи Пипле.

Привратник довольно приветливо раскланялся с Родольфом, но, увы, улыбка его была преисполнена горечи. Кроме того, в ней сквозила та глубокая меланхолия, о которой говорила Родольфу г-жа Пипле.

— Альфред, этот господин хочет снять комнату с чуланом на пятом этаже, — сказала г-жа Пипле, представляя Родольфа своему мужу, — и мы ждали тебя, чтобы вместе распить по стаканчику черносмородиновой наливки, которую он заказал.

Эта любезность сразу расположила г-на Пипле к Родольфу: он поднес руку к своей шляпе и произнес голосом, достойным певчего из кафедрального собора:

— Уверен, сударь, мы ублаготворим вас как привратники, а вы ублаготворите нас как жилец: ведь кто на кого похож, тот с тем и схож. Если только, — с тревогой добавил г-н Пипле, — вы не художник.

— Нет, я коммивояжер.

— В таком случае, сударь, разрешите засвидетельствовать вам мое нижайшее почтение. Я счастлив, что природа не создала вас художником — все они исчадья ада!

— Художники — исчадья ада? — переспросил Родольф. Вместо ответа г-н Пипле поднял руку к потолку и издал нечто вроде негодующего стенания.

— Именно художники отравили жизнь Альфреду. Это они вызвали, у него меланхолию, о которой я вам говорила, — тихо сказала г-жа Пипле Родольфу.

И продолжала громче ласковым тоном:

— Полно, Альфред, будь благоразумен, не думай об этих повесах... иначе ты вконец расстроишься, и не станешь обедать.

— Нет, я возьму себя в руки и буду благоразумен, — ответил г-н Пипле с печальным"достоинством человека, смирившегося со своей участью. — Некий художник сделал мне много зла: он был моим преследователем, моим палачом, но теперь я презираю его. Поверьте, сударь, — продолжал он, повернувшись лицом к Родольфу, — художники — хуже чумы: они пачкают, разрушают дома.

— У вас снимал комнату художник?

— Увы, сударь, был у нас один такой! — с горечью молвил г-н Пипле. — Звали его Кабрионом!

При этом воспоминании привратник судорожно сжал кулаки, несмотря на свою кажущуюся сдержанность.

— Не он ли был последним жильцом комнаты, которую я собираюсь снять? — спросил Родольф.

— Нет, нет, последний был славным парнем по имени Жермен, а до него ее занимал Кабрион. Можете мне поверить, сударь, до того, как этот Кабрион съехал с квартиры, он чуть не довел меня до болезни, до сумасшествия.

— Неужели вы так сожалели об его отъезде? — спросил Родольф.