Парижские тайны

Принц, бледный и взволнованный, обнимал потерявшую сознание Марию; кучера приводили в порядок сбрую, порванную во время этой свалки.

– Поторопитесь, – приказал принц слугам, помогавшим Поножовщику, – перенесите его в харчевню… А ты, – обратился он к кучеру, – во весь опор скачи в гостиницу к доктору Давиду; он там будет до одиннадцати часов… ты застанешь его в гостинице.

Минуту спустя лошади понеслись галопом, а двое слуг перенесли Поножовщика в подвал, где происходила оргия и где теперь еще оставались несколько женщин, принимавших в ней участие.

– Бедная моя девочка, – обратился Родольф к дочери, – я устрою тебя в этом доме… там ты меня подождешь… не могу доверять лакеям жизнь смелого человека – моего спасителя.

– Отец! Прошу вас… – испуганно воскликнула Мария, схватив Родольфа за руку, – не оставляйте меня… Я умру от страха… пойду с вами.

– Тебе будет тяжело смотреть!

– Ведь благодаря ему вы будете жить для меня, отец… позвольте хотя бы вместе с вами повидать вашего друга. Облегчить его муки.

Принц колебался: он понял, что Мария панически боится остаться одна в этом вертепе, ему пришлось взять ее с собой в комнату, где находился Поножовщик.

Хозяин харчевни с находившимися здесь женщинами (среди них была и Людоедка из кабака) положили раненого на матрас и пытались остановить кровотечение, обернув рану полотенцем.

Когда Родольф вошел, Поножовщик открыл глаза. Он увидел принца, смертельно-бледные черты его лица немного оживились… он страдальчески улыбнулся и слабым голосом произнес:

– Господин Родольф!.. Какое счастье, что я оказался рядом!

– Мой преданный друг, – взволнованно проговорил принц, – ты опять меня спас…

– Я хотел пойти к Шарантонской заставе… чтобы увидеть, как вы уезжаете… к счастью, меня задержали люди… так и должно было случиться… я об этом сказал Марсиалю… у меня было предчувствие…

– Предчувствие!..

– Да, господин Родольф… сон про сержанта… сегодня ночью он мне снился…

– Забудьте об этом… надейтесь… ваша рана не смертельна…

– Вряд ли… Скелет здорово меня пырнул… Все равно, я был прав… когда сказал Марсиалю, что такой земляной червяк, как я, иногда может быть… полезен… такому великому мужу, как вы…

– Я обязан вам жизнью… жизнью…

– Мы в расчете, господин Родольф… Вы сказали мне, что я человек храбрый, честный… эти слова для меня… видите ли… задыхаюсь… Ваше высочество… я не смею вам приказывать, но, прошу вас, окажите честь… подайте вашу руку… я чувствую, что умираю…

– Нет, это невозможно, – воскликнул принц, наклонившись к Поножовщику и держа холодную руку умирающего, – нет… вы будете жить… будете жить…

– Господин Родольф, есть что-то в небесах… Я поразил человека мечом… и теперь умираю от удара меча, – сказал он все более слабеющим голосом.

В это мгновение его взгляд остановился на Лилии-Марии, которую он только что заметил. На его лице отразилось удивление, он шевельнулся и прошептал:

– Боже мой!.. Певунья…

– Да… моя дочь… она вас благословляет, вы сохранили ей отца.

– Ваша дочь здесь… это напоминает мне наше знакомство, господин Родольф… Можно ударить кулаком до смерти, но и этот удар… тоже смертельный… я получил свое…

Поножовщик тяжело вздохнул и запрокинул голову… Он был мертв.

На улице послышался топот лошадиных копыт; карета Родольфа встретила карету Мэрфа с Давидом, которые спешили к принцу.

Давид и Мэрф вошли в дом.

– Давид, – обратился Родольф, вытирая слезы и показывая на Поножовщика, – неужели нет надежды?

– Никакой, ваше высочество, – ответил врач после беглого осмотра.

Именно в это время произошла безмолвная сцена между Лилией-Марией и Людоедкой… которую Родольф не заметил.

Когда Поножовщик произнес имя Певуньи, Людоедка быстро подняла голову и увидела Марию.

Ужасная женщина сразу узнала Родольфа; его величали высочеством… он называл Певунью своей дочерью… Подобное превращение ошеломило Людоедку, и она упрямо и тупо смотрела на свою прежнюю жертву…

Мария, бледная и испуганная, казалось, была околдована этим взглядом.

Смерть Поножовщика, неожиданная встреча с Людоедкой еще мучительнее, чем когда-либо, пробудили в ней воспоминание о первом ее падении и показались ей мрачным предзнаменованием.

В этот момент у Лилии-Марии возникло одно из тех предчувствий, которые часто имеют неодолимое влияние на таких людей, как она.

Вскоре после столь печальных событий Родольф и его дочь навсегда покинули Париж.

Эпилог

Глава I. Герольштейн

Принц Генрих д’Эркаузен-Олденцааль

графу Максимилиану Каминецу

«Олденцааль, 25 августа 1840[168].

Я только что прибыл из Герольштейна, где провел три месяца в обществе великого герцога и его семьи; надеялся найти здесь письмо, извещающее о вашем приезде в Олденцааль, дорогой Максимилиан. Судите же о моем удивлении и огорчении, когда я узнал, что вы задержитесь в Венгрии еще на несколько недель.