Парижские тайны. Том 2

Сесили, до тех пор молчавшая, начала тихонько напевать какую-то креольскую песенку.

Слова этой песни были нежны и выразительны. Хотя молодая женщина пела негромко, звуки ее низкого контральто покрывали шум сильного дождя и резкие порывы ветра, от которых старый дом, казалось, вздрагивал до основания.

– Сесили!.. Сесили!.. – повторил нотариус умоляющим тоном.

Креолка разом перестала петь, быстро повернула голову с таким видом, будто она только теперь услышала голос Жака Феррана, и небрежной походкой подошла к двери.

– Как, любезный хозяин! – Она смеха ради называла так нотариуса. – Оказывается, вы здесь!

Легкий акцент придавал еще большее очарование ее звонкому и чуть резкому голосу…

– О, как вы хороши в таком наряде! – пробормотал сладострастник.

– Вы находите? – кокетливо спросила креолка. – Правда ведь, что этот шелковый платок очень подходит к моим волосам?

– С каждым днем вы мне кажетесь все краше и краше!

– А как вам нравится моя рука? Вы часто видели такую белизну?

– Изыди!.. Изыди, исчадие ада!.. – в ярости крикнул Жак Ферран.

Сесили звонко расхохоталась.

– Нет, нет, я больше не в силах так страдать… О, если бы я не страшился смерти, – глухим голосом проговорил нотариус, – но умереть – значит больше вас не видеть, а ведь вы так хороши!.. Уж лучше я буду страдать, но зато любоваться вами.

– Любуйтесь сколько вашей душе угодно… окошечко для того и служит… а также для того, чтобы мы могли с вами беседовать, как два добрых друга… и этим скрашивать наше одиночество… хотя, по правде говоря, я от него не слишком страдаю… Ведь вы такой славный господин!.. Вот какие опасные признания я могу вам делать из-за запертой двери…

– Окаянная дверь!.. А вы не хотите ее отпереть? Вы ведь убедились в том, как я послушен! Сегодня вечером я мог попытаться войти к вам в комнату, но я того не сделал.

– Послушны-то вы послушны, но этому есть две причины… Во-первых, вы прекрасно знаете, что треволнения бродячей жизни заставили меня обзавестись кинжалом… я с ним никогда не расстаюсь, рука у меня крепкая, и я хорошо владею этой ядовитой драгоценностью, ее лезвие острее, чем зуб гадюки… Во-вторых, вам хорошо известно, что в тот день, когда у меня появятся основания жаловаться на вас, я навсегда покину этот дом, а вы останетесь тут столь же или даже сильнее влюбленным в меня… потому что вы оказали мне честь, мне, вашей недостойной служанке, – и полюбили меня.

– Вы говорите «моей служанке»! Да это я ваш слуга, ваш раб… осмеянный и презираемый…

– В общем-то это, пожалуй, правда…

– И вас это нисколько не трогает?

– Меня это немного развлекает… Ведь дни… а особенно ночи… тянутся так долго!..

– О, будь ты проклята!

– Нет, говоря серьезно, у вас такой потерянный вид, лицо у вас так искажено, что мне это даже льстит… Правда, это довольно жалкая победа, но ведь здесь никого другого, кроме вас, нет…

– Выслушивать такое!.. И не иметь возможности ничего изменить… и только исходить бессильной яростью!

– Господи, куда девался ваш хваленый ум!!! Быть может, никогда еще я не говорила вам ничего более нежного…

– Насмехайтесь, насмехайтесь…

– Да я вовсе не насмехаюсь… Никогда еще я не встречала человека ваших лет… который был бы так сильно влюблен… и надо признаться, что человек молодой и красивый не был бы способен на столь бешеную страсть. Ведь юный Адонис, восторгаясь вами, на самом деле восторгается самим собой… он любит, я бы сказала, лишь кончиками губ… а потом, осчастливить его… что может быть проще! Он воспримет это как должное… даже благодарности настоящей не почувствует… Совсем другое дело – осчастливить такого человека, как вы, любезный мой господин… О, для него это было бы равносильно обладанию небом и землей, он бы считал, что исполнились его самые безумные мечты, самые невероятные надежды! Ведь если бы кто-нибудь вам сказал: «Сударь, вы страстно любите Сесили; если я захочу, она через мгновение будет вашей», – разве не сочтете вы, что человек этот обладает сверхъестественной силой, легендарным могуществом?.. Разве не так, мой дорогой господин?

– О, так, так…

– Вот видите! Так вот, если б вы сумели по-настоящему убедить меня в силе вашей страсти, мне, быть может, пришла бы в голову странная фантазия сыграть перед самой собой роль этого всемогущего человека и выступить вашим ходатаем… Понимаете?

– Я понимаю только одно: вы опять насмехаетесь надо мною… насмехаетесь, как всегда, без всякой жалости!

– Все может быть… в одиночестве порой рождаются самые невероятные фантазии!..

До сих пор в голосе Сесили слышались сардонические нотки; но последние слова она произнесла задумчиво и серьезно, сопроводив их таким долгим и красноречивым взглядом, что нотариус затрепетал.