– И он колотил обезьяну изо всех сил. Надо было видеть, как обезьяна орала, скрежетала зубами, прыгала, рвалась в разные стороны, но парень знал свое дело: я тебе покажу… Вот тебе! К несчастью, обезьяны живучи, как кошки… Гаргус был столь же хитер, как и зол; видя, что дело плохо, обезьяна перестала биться и в самый разгар побоев развалилась под деревом, подергалась немного и притворилась мертвой, вытянувшись как бревно.
Овернец этого и добивался; решив, что обезьяна мертва, он убежал и больше уже не заявлялся к Душегубу. Подлый Гаргус, притаившись, наблюдал за юнцом; поняв, что никого нет и что овернца не видно, зверь перегрыз веревку, которая держала его на привязи. А бульвар Монсо, где он получил взбучку, находился невдалеке от Маленькой Польши. Гаргус знал дорогу и вскоре притащился к себе, едва волоча ноги. Хозяин пришел в ярость, увидев изуродованную обезьяну. Но этого мало; Гаргус воспылал такой ненавистью к мальчикам, что даже лютый Душегуб все же не решался больше поручать его кому-нибудь из ребят, опасаясь, как бы обезьяна не задушила или не загрызла мальчишку; да и все вожаки зверей, зная это, предпочли бы иметь дело с Душегубом, нежели подойти поближе к Гаргусу.
– Ну, я должен идти обедать, – сказал надзиратель, направляясь к двери. – Острослов способен птицу с дерева сманить, чтоб она его слушала… Откуда он все это берет?
– Наконец-то смывается, – шепнул Скелет Верзиле. – Не могу сдержать себя, даже вспотел, всего трясет… вы только окружите осведомителя… остальное беру на себя…
– Слушайте рассказ, ведите себя прилично, – приказал Руссель, направляясь к дверям.
– Как послушные детки, – сказал Скелет, приближаясь к Жермену, в то время как Николя и Верзила по сговору направились туда же.
– Ах, дядюшка Руссель, – с укоризной проговорил Гобер, – вы уходите на самом интересном месте.
Скелет кинулся бы на Гобера, если б его не удержал Верзила.
– Неужели? На самом интересном? – спросил надзиратель, поверивший Острослову.
– Конечно, самое интересное впереди, – сказал сочинитель, – вы представить себе не можете, как много потеряете. Самое увлекательное только сейчас начнется.
– Не слушайте его, – сказал Скелет, едва сдерживая бешенство, – он сегодня разболтался, выдумал дурацкую историю…
– Моя история дурацкая? – уязвленный, отвечал самолюбивый Гобер. – Ах, так! Дядюшка Руссель… я прошу вас… останьтесь до конца… Подождите минут пятнадцать, ваш обед все равно остыл… Чем же вы рискуете? Я постараюсь рассказать покороче, чтобы вы смогли пойти поесть до нашего возвращения в камеры.
– Ладно, остаюсь, давай побыстрее, – сказал Руссель, занимая снова свое место.
– Умно делаете, что остаетесь, не бахвалясь говорю, ничего подобного никогда не услышите, конец истории вас потрясет; восторжествуют Сухарик и обезьяна, к ним примкнут вожаки зверей и все жители Маленькой Польши. Это восхитительно, я не преувеличиваю.
– Хорошо, старина, но давай покороче, – сказал надзиратель, садясь к печке.
Скелет готов был всех задушить.
Теперь он сомневался, удастся ли ему совершить убийство.
Вот-вот наступит момент, когда арестанты пойдут спать, и Жермен будет спасен. Ведь он последний день находился в той камере, где сидел его лютый враг, как мы уже говорили, его поместят в особую камеру.
Чувствуя общее волнение, вызванное трогательной историей, Скелет боялся, что арестанты перестанут равнодушно относиться к совершаемому убийству и не захотят быть его соучастниками.
Он мог бы помешать Гоберу продолжать рассказ, но исчезла бы последняя надежда, что Руссель уйдет до четырех, и тогда Жермен оказался бы вне опасности.
– Дурацкая моя история или нет, об этом уважаемое общество сможет само судить, – продолжал Острослов. – На свете не было зверя злее обезьяны Гаргус; она, как и ее хозяин, особенно ненавидела детей. Какое же Душегуб придумал наказание Сухарику за то, что он попытался бежать? Сейчас узнаете. Сперва он схватил мальчика и швырнул его на чердак, пригрозив: «Утром твои товарищи уйдут, ты попадешься мне в лапы и узнаешь, как я поступаю с теми, кто задумает бежать».
Вы представляете, какая это была страшная ночь для Сухарика? Он долго не смыкал глаз, все думал, что сделает с ним Душегуб; потом так и заснул. Ночью ему приснился кошмар. Вот послушайте… Ему казалось, что он превратился в одну из тех бедных мух, которых он спасал когда-то от пауков, а теперь, в свою очередь, он сам попал в огромную, цепкую паутину, из которой, как ни старался, никак не мог вырваться; он увидел, как исподтишка подбирается к нему ужасное чудовище – паук с лицом его хозяина, с лицом Душегуба.