Парижские тайны. Том 2

– Этот союз будет печальным, Родольф… – с горечью сказала графиня. – Печальным для меня… Для вас он будет счастливым!

Принц отрицательно покачал головой.

– Он будет счастливым для вас, Родольф, ибо я его не переживу!

В эту минуту вошел Мэрф.

– Друг мой, – сказал ему Родольф, – отправь сейчас же с полковником это письмо моей дочери. Он привезет ее в моей карете… Попроси пастора и свидетелей пройти в соседнюю комнату.

– Боже мой, – воскликнула Сара умоляющим голосом, когда вышел эсквайр, – ниспошли мне сил, чтобы увидеть ее, продли мою жизнь до ее прихода!

– О, почему ж вы раньше не были такой трогательной матерью!

– Благодаря вам, по крайней мере, я поняла, что такое раскаяние, преданность, самопожертвование… Да, только что, когда мой брат известил меня, что наша дочь жива… позвольте мне сказать – наша дочь… мне не придется долго говорить так, я почувствовала страшное биение сердца, мне показалось, что наступает смерть. Я утаила это, но я была счастлива… Рождение нашей дочери будет узаконено, а затем я умру…

– Не говорите так!

– О, на этот раз я вас не обманываю… вы увидите!

– И никаких признаков неуемного высокомерия, которое вас погубило! Почему по воле рока ваше раскаяние возникло так поздно?

– Да, поздно, но, клянусь вам, я глубоко и искренне раскаиваюсь. В этот торжественный момент я благодарю бога, уносящего меня из этого мира, потому что жизнь моя была бы для вас страшным бременем…

– Сара! Помилуйте…

– Родольф… последняя просьба… Вашу руку…

Принц, отвернувшись, протянул руку графине, которая взяла ее в свои.

– О, какие у вас холодные руки! – в испуге воскликнул Родольф.

– Да, я чувствую, что умираю! Быть может, бог подверг меня последнему наказанию… лишив возможности обнять мою дочь!

– О нет… нет… Он будет растроган вашим раскаянием…

– А вы, мой друг, вы растроганы?.. Вы меня прощаете?.. О, смилостивьтесь, скажите «да»! Сейчас, когда наша дочь приедет сюда, если она приедет вовремя, вы не сможете меня простить при ней… Это означало бы раскрыть перед ней всю мою вину… Вы этого не пожелаете… Когда я буду мертва, вам не помешает, если она будет меня любить.

– Не тревожьтесь… она ничего не узнает!

– Родольф… простите. О, простите!.. Неужели вы не сжалитесь надо мной? Разве я теперь не глубоко несчастна?

– Да будет так! Пусть простит вас бог за зло, содеянное вами вашей дочери, как я прощаю вам зло, причиненное мне, несчастная женщина!

– Вы прощаете меня… от всего сердца?

– От всего сердца, – взволнованно сказал принц.

Графиня в порыве радости и благодарности прижала руку Родольфа к своим слабеющим устам.

– Просите пастора, мой друг, и скажите ему, чтобы не уходил отсюда после бракосочетания… Я совсем ослабла!

Это была душераздирающая сцена: Родольф открыл двустворчатые двери салона, вошел пастор в сопровождении Мэрфа, барона Грауна – свидетелей Родольфа, и герцога де Люсене, лорда Дугласа – свидетелей графини; затем пришел Томас Сейтон.

Все действующие лица этой мучительной сцены были серьезны, печальны и сосредоточенны, даже герцог де Люсене забыл свою обычную живость.

Брачный контракт между его королевским высочеством Густавом Родольфом V, великим герцогом Герольштейнским, и Сарой Сейтон оф Холсбери, графиней Мак-Грегор (контракт, объявляющий законным рождение Лилии-Марии), был составлен бароном Грауном; он был прочтен им и подписан супругами и их свидетелями.

Несмотря на раскаяние графини, когда пастор торжественно спросил Родольфа: «Ваше королевское высочество, согласны ли вы взять в супруги Сару Сейтон оф Холсбери, графиню Мак-Грегор», – и когда принц громко и твердо объявил: «Да!» – умирающий взгляд Сары оживился; на ее мертвенно-бледном лице скользнула улыбка победного торжества; это была последняя вспышка ее честолюбия, угасшая вместе с ней.

Во время столь печальной величественной церемонии никто не обмолвился ни словом. Вслед за тем свидетели Сары герцог де Люсене и лорд Дуглас почтительно поздравили принца и удалились.

По знаку Родольфа Мэрф и Граун последовали за ними.

– Брат мой, – тихо произнесла Сара, – попросите священника пройти с вами в соседнюю комнату, и пусть он будет так добр подождать там некоторое время.

– Как вы себя чувствуете, сестра? Вы очень бледны…

– Отныне я уверена, что буду жить… Разве я не великая герцогиня Герольштейнская? – с горькой улыбкой сказала она.

Оставшись наедине с Родольфом, Сара прошептала слабым голосом, в то время как черты ее лица страшно исказились:

– Силы меня покидают… Я чувствую, что умираю… Ее я не увижу!

– Нет, нет… увидите… успокойтесь, Сара… вы увидите ее.

– Я уже не надеюсь… это напряжение… Нужна была сверхчеловеческая сила… Мое зрение уже меркнет!

Быстро подойдя к графине и взяв ее руки в свои, принц прошептал:

– Сара, она сейчас придет… она не задержится…

– Бог не пожелает… ниспослать мне это последнее утешение.

– Сара, слушайте… Кажется, приближается карета… Да, это она… Вот ваша дочь!

– Родольф, вы не скажете ей… что я была плохой матерью! – медленно произнесла графиня, уже ничего не слыша.

Раздался стук кареты, едущей по мощеному двору.