Парижские тайны. Том 2

– Хромуля, пойди за отцом, и я отдам тебе свою сумку; в ней полно драгоценностей… я ее спрятала под камнем в стене…

– Какая щедрость! Благодарю вас, сударыня… Да твоя сумка уже давно у меня в руках! Слышишь, как там позвякивают твои камешки?.. – спросил Хромуля, покачивая сумкой. – Но вот что я тебе скажу: дай-ка мне немедля горячую лепешку за два су, и я пойду поищу отца!

– Пожалей меня, и я…

Больше ничего Сычиха сказать не сумела.

Снова наступило гробовое молчание.

Хромой мальчишка опять начал размеренно стучать ногами по каменной ступеньке лестнице, где он сидел на корточках, сопровождая свой стук выкриками:

– Так вы все не начинаете? Эй! Давайте занавес, а не то я вам задам жару!.. Пьесу!.. Музыку!..

– Этаким манером, Сычиха, ты меня не одолеешь и не оглушишь своими криками, – вновь послышался через несколько минут голос Грамотея: ему, как видно, удалось заткнуть рот старухе. – Ты отлично понимаешь, – продолжал он медленно, осипшим голосом, – что я не собираюсь с тобой сразу покончить. Пытка за пытку! Ты довольно заставила меня страдать. Мне надо с тобой долго говорить, о многом рассказать, а уж потом я тебя порешу… да… у нас будет долгий разговор… страшный для тебя… вот какая тебя ждет агония, слышишь?

– Эй, старик, только без глупостей! – закричал, приподнимаясь, хромоногий мальчишка. – Ты уж как следует ее проучи, но большого вреда ей не причиняй. Вот ты сказал, что убьешь ее… Но ведь это только для вида? Не так ли? Я очень привязан к моей Сычихе. Я ведь дал ее тебе, можно сказать, взаймы, так что верни ее в целости… не угробь ее… Я не хочу, чтоб мою Сычиху укокошили… Смотри, а не то я за отцом пойду.

– Будь спокоен, она получит только то, что заслужила… Я преподам ей полезный урок… – раздался голос Грамотея: он хотел успокоить Хромулю, боясь, что мальчишка и в самом деле пойдет искать помощи для Сычихи.

– Ну, тогда в добрый час. Браво! Наконец-то пьеса начинается, – проговорил сын Краснорукого; он не думал, что Грамотей и в самом деле решил прикончить отвратительную старуху.

– Давай потолкуем с тобой, Сычиха, – заговорил Грамотей ровным голосом. – Прежде всего, видишь ли… после того сна, что я видел на ферме в Букевале, когда у меня перед глазами прошли все мои преступления, после этого сна, от которого я чуть в уме не тронулся… и, верно, еще окончательно тронусь, потому что, когда сидишь один в кромешном мраке, как я, все мысли против воли возвращаются к этому сну… И вот во мне произошла странная перемена… Да… я ужаснулся своей былой жестокости. Во-первых, я не позволил тебе изуродовать Певунью, но то были еще пустяки… Посадив меня на цепь в этом подвале, заставив меня мучиться от голода и от холода, но тем самым избавив от того наваждения, в котором ты меня держала… ты оставила меня наедине с моими ужасными мыслями.

Ох! Тебе не понять, что значит быть одному… всегда одному… да еще с черной завесой перед глазами, как мне говорил неумолимый человек, покаравший меня…

Понимаешь… это так ужасно!

Ведь в этом самом подвале я набросился на него, чтобы убить… и тот же самый подвал стал местом моих мук… И будет, вероятно, моей могилой… Говорю тебе, это просто ужасно. Все, что мне этот человек предсказывал, сбылось. Он мне сказал: «Ты злоупотреблял собственной силой… впредь ты станешь игрушкой тех, кто слабее тебя».

Так оно и случилось.

Он сказал мне: «Отныне, отрезанный от внешнего мира, ты останешься наедине с постоянным воспоминанием о твоих былых преступлениях, и наступит день, когда ты в них раскаешься».

И день этот наступил… одиночество очистило меня…

А я никогда бы не поверил, что такое возможно.

Вот еще одно доказательство того, что… я теперь не такой злодей, каким был раньше: я испытываю огромную радость от того, что ты в моих руках, что ты здесь, исчадие ада… но моя цель не в том, чтобы отомстить тебе за мои муки… а в том, чтобы отомстить тебе за тех, кто стал нашими жертвами. Да я просто выполню долг… когда своими руками покараю тебя, мою сообщницу.

И какой-то внутренний голос говорит мне, что, попади ты мне в руки раньше, много крови… много крови не пролилось бы по твоей вине.

Я ныне прихожу в ужас, думая об убийствах, которые совершил, и все-таки… не покажется ли это тебе странным? Без всякой боязни, полный уверенности в своей правоте, я скоро убью тебя самым страшным, самым изощренным способом… Скажи… скажи… тебе это понятно?

– Браво!.. Прекрасно сыграно… безглазый старик! Это задевает за живое! – завопил Хромуля, хлопая в ладоши. – Но ведь ты все это говоришь так, для смеха?