Парижские тайны. Том 2

– Да, его прямо в собственном кабачке на Елисейских полях сцапали; там всех замели, даже его сыночка Хромулю, этого скверного колченогого мальчишку… Говорят, у него там кучу убийств совершили, там целая шайка злодеев собиралась; Сычиху, одну из подружек тетки Бюрет, придушили, и, не подоспей вовремя полиция, они бы прикончили мамашу Матье, торговку бриллиантами, ту, что работу Морелю давала, этому бедняку… Видали, какие новости!

– Краснорукого взяли под стражу! Сычиху убили! – удивленно прошептал Родольф. – Эта ужасная старуха заслужила такой участи, по крайней мере, теперь бедняжка Лилия-Мария отомщена.

– Да, вот что у нас здесь произошло… не считая новой подлой выходки этого Кабриона, я вам сейчас расскажу, что проделал этот разбойник… Вы сами убедитесь, до чего он обнаглел! Когда арестовали тетку Бюрет и мы узнали о том, что наш главный квартиронаниматель Краснорукий тоже попался, я сказала моему дорогому старичку: «Сбегай-ка немедля к домовладельцу и сообщи ему, что Краснорукий угодил в тюрьму». Альфред и ушел. Часа через два он возвращается… ни жив ни мертв и дышит как загнанная лошадь.

– А что с ним произошло?

– Сейчас узнаете, господин Родольф! Представьте себе, шагах в десяти от нас тянется длинная белая стена; и вот мой старичок, выйдя из дома, ненароком поглядел на эту стену… и что же он там увидел? Крупными буквами углем там было написано: «Пипле – Кабрион». Оба имени были соединены жирной чертой; эта черта, соединяющая моего Альфреда с этим проходимцем Кабрионом, больше всего задела моего старичка. Словом, надпись эта выбила его из колеи. Прошел он еще шагов десять, и что вы думаете? На больших воротах такая же надпись: «Пипле – Кабрион»! И опять между ними черная черта! Пошел он дальше, и вот, господин Родольф, чуть ли не на каждом шагу видит, что на домах, на воротах – повсюду красуются те же имена: Пипле и рядом – этот окаянный Кабрион! У бедного моего Альфреда просто искры из глаз посыпались! Ему казалось, что все прохожие оглядываются на него; от стыда он надвинул свою шляпу на лоб и на глаза. Затем он направился на бульвар, надеясь, что этот проходимец Кабрион писал свои гадости только на улице Тампль. Как бы не так!.. На домах, стоящих вдоль бульвара, везде, где только было можно, виднелась надпись: «Пипле – Кабрион до самой смерти»!! Наконец мой бедный Альфред с трудом доплелся до жилья владельца нашего дома, мой бедный муж был настолько не в себе, что целых четверть часа что-то лепетал, бормотал, запинался и мямлил, стоя перед домовладельцем, который, понятно, ничего не понял из того, о чем говорил ему мой супруг; потеряв терпение, домовладелец обозвал моего старичка болваном и приказал ему прислать меня для объяснений. Ладно! Альфред вышел от него и направился домой уже другой дорогою: он не хотел больше видеть своего имени, начертанного на стенах рядом с именем Кабриона… Но не тут-то было!..

– Что? Ему опять попалась на глаза надпись: «Пипле – Кабрион»?

– Вы как в воду глядели, лучший из моих жильцов! И потому мой злополучный супруг вернулся домой ни жив ни мертв, он был до того растерян и подавлен, что решил бежать из страны. Когда он мне все рассказал, я, как могла, успокоила его и ушла, повела мадемуазель Сесили знакомиться с нотариусом… а уж потом я намеревалась заглянуть к нашему домовладельцу… И вы думаете, что на этом конец? Как бы не так! Не успела я выйти за дверь, как Кабрион, дожидавшийся, когда я уйду из дома, набрался нахальства и прислал сюда двух мерзавок, и эти наглые бабы принялись терзать Альфреда… Знаете, у меня просто волосы дыбом встают… но я вам немного погодя все расскажу… а теперь лучше покончим с нотариусом.

Стало быть, я села в фиакр с мадемуазель Сесили, как вы мне посоветовали… Она была в своем красивом костюме немецкой крестьяночки: я собиралась сказать господину Феррану, что она в нем приехала и у нее не было времени купить себе другое платье.

Хотите – верьте, хотите – нет, господин Родольф, но я повидала на своем веку немало красивых девиц; да я и сама в пору ранней молодости была хоть куда, но я никогда не встречала девицы – я и о себе молодой говорю, – которой Сесили не могла бы дать сто очков вперед… Самое главное, во взгляде ее огромных черных глаз, этих дьявольских глаз… есть что-то… есть что-то… словом, что-то эдакое непонятное, но, можно сказать наверняка, взгляд этот сражает тебя наповал… Ну и глазищи у нее!

Вот что я вам скажу: мой Альфред – вне подозрения! Но когда она в первый раз на него поглядела, он стал красный как свекла, бедный мой старичок!.. И потом целый час ерзал на стуле, как будто на крапиве сидел; а потом он мне признался, что уж и сам не знает почему, но взгляд Сесили напомнил ему о тех диких историях, какие ему рассказывал этот бесстыжий Брадаманти, вгоняя в краску моего добродетельного старичка, моего застенчивого Альфреда…

– Ну а что нотариус? Что нотариус?