Парижские тайны. Том I

— Да, я жалею об этом, потому что это еще одно доказательство, что вы что-то делаете со всеми нами. Разве вы не слышали, как эта Мон-Сен-Жан благодарила вас, стоя на коленях?

— Что же она говорила?

— Она сказала: «Одно ваше слово отвратило нас от зла и подвигло к добру». Я бы ее задушила… если бы, к моему стыду, это не было правдой. Да, в мгновение ока вы можете белое сделать черным, и наоборот, мы слушаем вас, доверяемся первому порыву… и остаемся в дураках… как вот сейчас…

— Я одурачила вас?.. Только потому, что хотела великодушно помочь этой несчастной женщине?

— Речь не об этом! — гневно вскричала Волчица. — До сих пор я ни перед кем не склоняла голову… Волчицей меня прозвали, и я заслужила это имя… Многие женщины носят отметки моих клыков… и мужчины тоже. И никто не скажет, чтобы такая девчонка, как вы, укротила меня!..

— Я? Но как же это?

— Откуда я знаю как!.. Вы тут появляетесь… Вы начинаете оскорблять меня…

— Вас оскорблять?..

— Да… Вы спрашиваете, кому нужна ваша пайка хлеба… Я первая отвечаю: мне!.. Мон-Сен-Жан попросила только после меня, но вы отдали хлеб ей… Я была в ярости, бросилась на вас с ножом…

— А я вам сказала: убейте меня, если хотите, но только не заставляйте мучиться, — припомнила Певунья. — Вот и все.

— Все? Да, в самом деле, все. Но из-за этих слов нож выпал у меня из рук! И я просила у вас прощения, у вас, что меня оскорбила!.. Что же будет дальше? Когда я прихожу в себя, прямо хоть плачь! А вечером, когда вас привели сюда, вы стали на колени помолиться, а я, вместо того чтобы посмеяться над вами, поднять на ноги всех подружек, почему я сказала: «Оставьте ее в покое… она имеет право молиться…»? И почему назавтра я и все другие застыдились одеваться перед вами?

— Я, право, не знаю, Волчица.

— В самом деле? — воскликнула со смехом эта необузданная женщина. — Вы этого не знаете? Может быть, потому, что вы другой породы, как мы это говорим в шутку? Может, вы сами в это верите?

— Я никогда не говорила, что верю в это.

— Да, не говорили… но про себя-то верили!

— Прошу вас, послушайте меня…

— Нет уж, я вас наслушалась, насмотрелась на вас, да что от этого толку? До сих пор я никому никогда не завидовала, а теперь… Надо же быть такой трусливой и глупой!.. Два-три раза я ловила себя на мысли… что завидую вашему лицу непорочной девы, вашему печальному и нежному личику… Да, я завидовала даже вашим белокурым волосам, вашим голубым глазам, и это я, которая всегда презирала блондинок, потому что я брюнетка… Мне хотелось походить на вас, мне, Волчице!.. Неделю назад я бы пометила моими клыками ту, кто посмел бы мне это сказать… И все же ваша участь мало кого может соблазнить: вы печальны, как Магдалина. Кому это нужно?

— Разве я виновата, что вы обо мне так думаете?

— О, вы прекрасно знаете, что делаете… с вашим видом невинной недотроги…

— В чем же вы меня подозреваете?

— Откуда мне знать? Вот потому, что я не понимаю, я остерегаюсь вас. И еще одно: до сих пор я всегда была весела или зла… но никогда не задумывалась… А вы меня заставили задуматься. Да, вы говорили слова, которые тревожили мне душу и невольно заставляли вспоминать самое грустное.

— Мне жаль, что я, может быть, чем-то огорчила вас, но, поверьте, Волчица, если я и сказала что-то такое…

— О господи! — гневно воскликнула Волчица, нетерпеливо прерывая свою подругу. — Все, что вы говорите и делаете, порой выворачивает душу!.. Вы так ловко это умеете!..

— Не сердитесь, Волчица… Лучше объясните.

— Вчера в мастерской я вас хорошо разглядела. Вы сидели опустив голову и смотрели на свое шитье… и тогда из ваших опущенных глаз скатилась вам на руку крупная слеза; вы посмотрели на нее, поднесли руку к губам, словно чтобы поцеловать эту слезу, а не вытереть ее… Это правда?

— Да, правда, — ответила Певунья.

— Вроде бы ничего не случилось, но у вас был такой несчастный вид, такой несчастный, что у меня все перевернулось в душе… Ну скажите, разве это не смешно? Я всегда была каменной, никто не видел у меня на глазах ни слезинки, а тут… от одного взгляда на вашу заплаканную мордашку я почувствовала, как сердце мое слабеет, становится жалким и трусливым… Да, потому что все это трусость! И доказательство тому — что вот уже три дня не решаюсь писать Марсиалю, моему любовнику, потому что совесть моя не чиста… Да, да, наше с вами знакомство размягчило мне душу, и пора с этим кончать! С меня хватит, это плохо кончится… я за себя не отвечаю. Я хочу остаться, какая есть, и не позволю насмехаться над собой!..

— Зачем же над вами насмехаться?

— Черт возьми! Да потому что я стала добренькой дурочкой, это я, перед кем здесь все трепетали! Нет, не бывать этому! Мне всего двадцать лет, я так же красива, как и вы, только по-своему, я злая, меня все боятся, а мне этого только и надо… А на все остальное мне наплевать, и пусть подохнет тот, кто думает иначе!..

— Вы почему-то сердитесь на меня, Волчица?