Парижские тайны. Том I

Хотя его шлифовальный круг находился на другом конце верстака, а под рукой у него не было ни драгоценных камней и никаких орудий, ремесленник внимательно и прилежно выполнял свою обычную работу с помощью воображаемых инструментов.

Он сопровождал эту пантомиму тихим жужжанием, воспроизводя звук вращающегося шлифовального колеса.

— Смотрите, смотрите, — продолжала Луиза со все возрастающим страхом. — Что с ним?

Затем она приблизилась к ремесленнику.

— Отец, вы меня слышите? Отец!

Морель посмотрел на нее мутным и неопределенным, ничего не выражающим взглядом, свойственным тихопомешанным.

Не прекращая своей воображаемой работы, он заговорил негромко и печально:

— Я должен тысячу триста франков… это цена за жизнь Луизы. Надо работать, работать… О, я заплачу, заплачу, заплачу…

— Господи, но это немыслимо! Это не может продолжаться! Ведь он не совсем сошел с ума, не правда ли? — вскричала Луиза душераздирающим голосом. — Он придет в себя… Это лишь минутное затмение.

— Морель, друг мой! — обратился к нему Родольф. — Мы здесь, рядом с вами. Вот ваша дочь, и она ни в чем не повинна…

— Тысяча триста франков! — проговорил гранильщик и продолжал свою воображаемую работу, не глядя на Родольфа.

— Отец! — воскликнула Луиза, бросаясь перед ним на колени и хватая его за руки. — Это я, твоя дочь Луиза!

— Тысяча триста франков, — повторил он, с трудом вырываясь из объятий дочери. — Тысяча триста франков… А иначе, — добавил он шепотом, словно доверяя величайшую тайну, — иначе Луизу ждет гильотина…

И он снова принялся вращать воображаемый шлифовальный круг.

Луиза закричала:

— Он сошел с ума! Он безумен! И все из-за меня… Я всему причина. О господи, господи, но я не виновата… Я не хотела сделать ничего дурного… Это все он, этот зверь, чудовище!

— Успокойся, бедное дитя, наберись храбрости, — сказал Родольф. — Не будем терять надежды… Может быть, это только временное помешательство. Ваш отец слишком настрадался; столько несчастий, и все одно за другим, этого никто бы не перенес… Разум его затмился, однако будем надеяться, что не надолго.

— Но моя мать, моя бабушка, сестры, братья, что с ними станет? — воскликнула Луиза. — Теперь у них нет ни отца, ни меня… Они умрут от голода, нищеты и отчаяния!

— Вы забыли обо мне… Успокойтесь, у них ни в чем не будет недостатка… И наберитесь храбрости, говорю я вам. Ваше признание поможет покарать опасного преступника. Вы убедили меня в своей невиновности, и она будет признана всеми, я в этом уверен.

— Ах, сударь, вы видите, сколько зла причиняет этот человек: бесчестие, безумие, смерть… И никто ничего с ним не может поделать! От одной этой мысли мне не хочется жить!

— Пусть другая мысль поможет вам перенести все беды.

— Что вы хотите сказать, сударь?

— Унесите с собой уверенность, что ваш отец, вы сами и все ваши близкие будут отомщены.

— Отомщены?

— Да! Клянусь вам! — торжественно ответил Родольф. — Клянусь вам, когда преступления этого человека будут доказаны, он жестоко поплатится за бесчестие, смерть и безумие, которые сеет вокруг себя. И если даже закон окажется бессильным покарать его, если его хитрость и ловкость столь же непомерны, как его злодеяния, против его хитрости найдется другая хитрость, против его ловкости — другая ловкость, против его злодеяний — еще более страшные, но праведная неотвратимая месть не будет похожа на трусливое и тайное убийство.

— Ах, сударь, да услышит вас бог! Я не думаю об отмщении за мои страдания, я думаю о безумном отце, о моем ребенке, который ни минуты не прожил…

Луиза сделала последнюю попытку вырвать Мореля из мрака безумия.

— Прощай, отец, прощай! — воскликнула она. — Меня уводят в тюрьму… Я больше тебя не увижу! Твоя Луиза прощается с тобой. Отец, отец мой, отец!

Но он не ответил на эти душераздирающие призывы.

Ничто не пробудилось в его несчастной помраченной голове, ничто…

Струны родительских чувств, которые труднее всего разорвать, даже не дрогнули, не отозвались.

Дверь мансарды открылась.

Вошел полицейский комиссар.

— Время истекло, — сказал он Родольфу. — К сожалению, должен вам сказать, что эта беседа не может быть продолжена долее.

— Эта беседа окончена, — с горечью ответил Родольф, показывая на Мореля. — Луизе нечего больше сказать своему отцу, потому что он не слышит свою дочь… Он сошел с ума.

— Господи боже мой! Этого я и боялся! — воскликнул комиссар. — Какой ужас!

Он живо приблизился к ремесленнику и после минутного осмотра убедился в горестной истине.

— Ах, сударь, — печально сказал он Родольфу, — я с самого начала искренне желал, — чтобы невиновность этой юной девушки была признана и доказана! Однако после такого несчастья я не стану ограничиваться одними пожеланиями, нет! Я расскажу об этой семье, такой честной и такой обездоленной, я расскажу о последнем ужасном ударе, который ее поразил, и можете не сомневаться, судьи найдут еще одну причину, чтобы оправдать обвиняемую.

— Хорошо, сударь, — согласился Родольф. — Поступая таким образом, вы не только выполняете свои обязанности, вы исполняете священный долг.